Адашев был в трауре всю прошлую зиму. После свадьбы Софи они как-то ещё ни разу не встречались. В памяти его она осталась прелестным жизнерадостным ребёнком, княжной Луховской.

Вспомнилось её первое появление при дворе. Неопытная фрейлина с очаровательной растерянностью искала, где же пресловутый «вход за кавалергардов».

«Туда должны собираться многие, — взволнованно говорила княжна. — В придворной повестке написано: министры, статс-секретари, чины двора… и ещё какие-то другие особы: их называют, кажется, „обоего пола“…». «Дикарка! — оправдывал её потом в яхт-клубе, смеясь, отец, общительный весельчак князь Луховской. — Выросла без матери в деревенской глуши, кроме бабушек и мамушек, людей не видела».

Адашев выжидательно приглядывался: а теперь она жена Серёжи Репенина?..

Софи его словно не замечала. После беспрестанной быстрой смены ярких заграничных впечатлений тишина, камин, тёплый мурлыкающий живой комочек на коленях погружали её в приятное полузабытьё. Софи испытывала сейчас то же, что школьник, кончивший экзамены, какую-то непреодолимую, блаженную леность мысли.

Котёнку скоро надоело забавляться пушистыми соболями и звонкими браслетами. Он быстро-быстро засучил лапками, высвободился, спрыгнул на пол и без оглядки, хвост трубой, шмыгнул за дверь.

Софи укоризненно поглядела ему вслед. Эгоизм котёнка ей показался обидным. Она повернулась к флигель-адъютанту.

— Полковник мне сказал, что вы только что расстались с моим мужем. Ну как он?

Софи спросила это голосом без интонаций, словно продолжая думать о другом.

«Только-то?» — мысленно отметил себе Адашев.

— Сто сорок две, графиня. Четырёх не хватает, — объявил Сашок.

Софи подошла к столу и поглядела на свой жемчуг. Это был свадебный подарок мужа. Она молча вздохнула. «Другой бы расстроился…» Но ведь она знает Серёжу. Скажет просто: «Поручи Фаберже [126] подыскать взамен новые».

— Что же это в самом деле, — неодобрительно заметила жандарму княгиня Lison.

Тот смущённо вскочил:

— Я сейчас же побегу туда опять…

Софи повела рукой.

— Не беспокойтесь, дорогой полковник, стоит ли?

На Адашева так и пахнуло от неё хрупкой, беспомощной женственностью.

— Ваше сиятельство, — вбежал выездной Софи, плечистый малый с густыми бакенбардами. — Пожалуйте в вагон; поезд сейчас трогается.

Все поспешили к выходу.

Адашев оказался в одном вагоне с Софи. В её купе захлопотали выездной и горничная. Как всякой холёной женщине, ей понадобилось на ночь сразу множество всевозможных мелочей.

Она осталась в коридоре. Адашев подошёл к ней.

Софи встретила его безразличной улыбкой скучающей путешественницы:

— Посмотрите! Ведь наши вагоны, в сущности, куда просторней и уютней заграничных…

Она оглядывалась с недоверчивым удивлением петербуржца, замечающего вдруг что-то русское как будто лучше иностранного.

Завязался незначащий светский разговор.

— А меня, старуху, молодёжь бросила, — раздался рядом обиженный голос.

Из соседнего купе выглянула княгиня Lison.

— Я думала, вы легли, — сказала Софи.

— Ma duegne est insupportable [127] , — пожаловалась княгиня и понизила голос: — Она сослепу всегда часами копошится.

Вздохнув, княгиня показала глазами на невзрачную пожилую женщину, вынимавшую тяжёлое туалетное серебро из громоздкого старомодного несессера.

Затормошённая горничная ворчливо огрызнулась:

— Вы бы хоть на четверть часика куда перешли, ваше сиятельство. А то где же тут разобраться.

— Refugiez-nous chez vous [128] , — предложила княгиня Адашеву.

— Mais volontiers [129] .

Он открыл дамам своё купе. Княгиня уселась, утомлённо охая, и сразу задремала.

Адашев помог Софи снять соболью шубу. Она была одета с незаметной роскошью и модной новизной. На всех её вещах был явный отпечаток rue de la Paix.

— Нет второго города, как Париж! — невольно вырвалось у флигель-адъютанта.

В глазах Софи заиграли искорки:

— Я, главное, люблю парижскую толпу; все оживлены, торопятся куда-то, смеются… Гуляя по улицам, самой некогда ни задуматься, ни даже опомниться, и как все — наслаждаешься жизнью. Я так понимаю папá: посадил меня вчера в поезд, а сам остался.

Адашев усмехнулся:

— А вы заметили, как самый важный петербургский сановник меняется, попав в Париж? Он и думать начинает проще, и говорит по-человечески.

Софи запнулась на мгновение и неожиданно ответила:

— Мы привыкли, но ведь большинство мужчин у нас не люди, а будто только вешалки для мундиров.