Кейт поднес ее руку к губам и поцеловал ладонь.

— Наши мечты будут скромными, и ничто их не разобьет. Мы станем добрыми друзьями и будем хорошо исполнять свой долг.

Этот интимный поцелуй ошеломил ее, но еще больше сразили слова. Пруденс не хотела быть лишь другом или только исполнять свой долг, но, вероятно, это все, о чем она может мечтать. Кейт хороший, добрый, он не любит другую, но он и ее не любит.

Она доставит ему как можно меньше хлопот.

— Расскажи о соседях.

— Для этого нужна моя матушка. Я могу дать только общий набросок.

Кейт начал перечислять окрестных дворян и их владения.

В конце концов, Пруденс сказала:

— Тебе придется все это повторить, когда у меня найдутся перо и бумага. У меня голова лопнет.

— Мать, вероятно, запишет все это для тебя. — Пруденс думала, что он скажет что-то еще, но Кейт вместо этого тронул ее лоб. — С набитой головой ты чувствуешь себя легче?

— Нет.

Кейт притянул ее к себе.

— Будет трудно, Пруденс, но это не ад.

— Нет? Я никогда не приказывала слугам. Только нашей прислуге, когда она у нас была, но это другое.

— Чепуха. Твоя шляпка опять мешает.

Улыбнувшись, Пруденс откинула голову и получила поцелуй.

— Не повредите ее, сэр, я хочу явиться во всем блеске.

— Если ты настаиваешь. Что касается слуг, то высказывай свои пожелания четко и ясно и не поощряй дерзости и пренебрежения служебными обязанностями.

— Сказать легче, чем сделать. Они скоро все обо мне узнают. О скандале в Дарлингтоне. О моем прошлом. Даже о «Дворе белой розы».

— Когда мы приедем, они ничего этого знать не будут. Первое впечатление — решающее.

— Хвала небу за шляпку!

— Великолепная броня! — рассмеялся Кейт, запрокинул ей голову и снова поцеловал.

Его пальцы скользнули в ее волосы за ухом.

— Осторожней, — отодвинулась Пруденс.

— Целовать даму, не потревожив ее шляпку и прическу, — это мастерство.

— А твои волосы выбились из ленточки, — заметила Пруденс.

— Как всегда. Уверен, ты сможешь завязать их крепче.

Кейт повернулся к ней спиной.

Ох, и почему широкая спина и свободно завязанные волосы так волнуют, что ни о чем другом думать невозможно? Пруденс сняла ленточку. Распущенные волосы мужчины — это что-то… вольное. Она вспомнила, как обрабатывала его раны, вспомнила его широкие плечи, спину, мускулистые ягодицы… И хотя все это теперь было прикрыто, ей хотелось погладить сюртук, думая обо всем том, что находится под ним.

Пруденс сглотнула.

— Где твой гребень?

Кейт вытащил его из кармана и передал ей.

Она расчесывала его темные волосы, чувствуя, какие они пружинистые и, должно быть, сопротивляются всяким ограничениям, как он сам.

— Сожалею, что тебе пришлось стать графом.

Пруденс проводила гребнем по его волосам.

— Я знаю, ты предпочла бы стать обычной женой.

Его волосы были уже расчесаны, но Пруденс не останавливалась.

— Речь не обо мне, а о тебе. Ты не хотел такого груза ответственности.

— Я был офицером в армии.

Судя по тону, Кейт не обиделся, Пруденс чувствовала это и по его позе, наклону головы.

— Графский титул — это другое. Эго неослабная ответственность. И на всю жизнь.

— Мудрая женщина. Я в один миг вынужден был стать другим человеком. Как и ты. — Помолчав, Кейт сказал: — Однако я хотел Кейнингз. Очень хотел. И никому в этом не признавался.

У Пруденс дыхание перехватило, но она продолжала медленными движениями расчесывать волосы Кейта.

— Порой мы любим «неразумно, но безмерно» [6] , — добавил он.

— «Отелло», — сказала Пруденс. Потом, решительно работая гребнем, рискнула задать пришедший на ум вопрос: — Ты завидовал брату?

— Не тому, что он стал графом. Но когда повзрослел и понял, что Роу останется в Кейнингзе всю свою жизнь, а мне придется уйти, я подумал, что это нечестно. Я даже пытался стать священником.

Пруденс не могла удержаться от смеха.

— Ты?

— Исключительно в надежде жить поблизости от Кейнингза. Или остаться дома.

Пруденс собрала его волосы в косичку и поглаживала теплую шею.

— Ты тоже потерял дом.

— Да. Но я никогда не желал смерти Роу. Если бы мог, я бы вернул его к жизни, даже если бы мне навсегда пришлось уехать в Америку или в Индию.