— А чтобы пошел дождь, нужно помыть машину, — улыбнулась я своему помощнику.

Ситуация с обувью складывалась катастрофическая — по всему выходило, что с представителем банка и Виктором Малышевым мне придется беседовать в шлепках, из которых торчат пальцы с неоново-оранжевыми ногтями. Вчера я взяла у Натки лак и, не заметив предупреждающую надпись «неон», сделала педикюр. Перекрашивать было лень, не люблю долго возиться с косметикой, да и дождь уже шел, а значит, утром босоножки можно сменить на туфли.

Теперь намокшие замшевые лодочки из бордовых превратились в грязно-серые — замша намокает некрасиво, темнеет и теряет форму.

В общем, несмотря на то что не опоздала, выглядела я все равно как легкомысленная сумасбродная дамочка. Утешало только одно — судебное заседание будет вечером, а к этому времени туфли высохнут.

— Дим, — глянула я на часы, — а где наши истцы и ответчики?.. Я чуть с ума не сошла в пробке, думала, опоздаю, а их до сих пор нет.

— Так еще без пятнадцати, — Дима посмотрел на свои часы. — Вы сегодня рано, Елена Владимировна.

— Как без пятнадцати?!

Предположить, что часы у Димы идут неправильно, было безумием, поэтому…

— Ну, Сенька! — покачала я головой. — А я-то думаю, почему у меня все часы вразнобой идут!

Впрочем, это замечательно, что еще время есть — волосы немного просохнут, и кофе можно выпить. Я включила древний металлический чайник.

Но кофе в банке не оказалось. Уж не знаю, почему так повелось, но когда мне с утра нестерпимо хочется кофе, то банка абсолютно пуста. Я выбросила ее в мусорную корзину и почти тем же тоном, как и голодная Сашка, спросила:

— Дима, вы опять забыли купить кофе?

Обязанность покупать кофе лежала на Диме, но он периодически, несмотря на свою потрясающую пунктуальность и обязательность, не успевал отследить, когда банка становилась пустой.

— Забыл, — улыбнувшись, развел руками Дима. — Вы же знаете, Елена Владимировна, мою любовь к продуктовым магазинам.

— Кофе — это не продукт, Дмитрий. Это лекарство.

— Да купил, купил я ваше лекарство! — засмеялся он, доставая из своего портфеля банку кофе.

— Ну и шуточки у вас…

Если честно, я не подозревала в нем способности к розыгрышам, особенно таким жестоким.

— Просто вы кофе очень много пьете, — сказал мой помощник, глядя, как я насыпаю в чашку три ложки. — Сердце посадите.

Он еще и о моем здоровье заботится! Я подумала и положила еще одну ложку.

— У вас устаревшие сведения, Дмитрий. В последнее время медики стали утверждать, что кофе спасает от инсультов и инфарктов.

— Да-а? Они отменили кофеин?

— Нет, просто выявили его новые свойства. Я же говорю — лекарство.

— Допинг!

— Лекарство!

— Допинг!

— Тогда не пейте, мне больше достанется…

Весело препираясь, мы выпили кофе, причем Дима положил себе в чашку тоже четыре ложки «допинга». Видимо, новые изыскания врачей его впечатлили…

Они явились одновременно — представитель юридической службы банка и Малышев.

Андрей Иванович Троицкий сразу протянул мне визитку и, легким кивком поздоровавшись, сел напротив, безошибочно выбрав самое удобное для беседы место — так, чтобы в лицо не падал прямой свет, но при этом он мог хорошо видеть собеседника.

В нем всего было в меру — любезности, обходительности, скромности и шика. Легкая небрежность в манере носить костюм, в движениях говорила о его раскованности и уверенности в своей правоте. Лет сорока, высокий, с идеальной стрижкой и безупречно выбритый, с дорогими часами на левой руке и в невероятно чистых для такой погоды ботинках — понятно, что на машине, но до подъезда ведь все равно дойти надо! — он был олицетворением успешности и порядочности. Троицкий даже заставил меня немного смутиться и поглубже спрятать ноги в шлепках под кресло.

А вот внешний вид истца-ответчика привел меня в замешательство. Малышев не походил ни на злостного неплательщика, ни на благочестивого отца семейства.

Если он злостный неплательщик, задумавший «кинуть» банк, то где вызов, гонор и наглость, которые демонстрируют неплательщики в телесюжетах о должниках?

Если же он благочестивый отец семейства, попавший в трудные обстоятельства, — то где солидность, уверенность в собственной правоте и желание сражаться за счастье детей?

И вообще, какой же он — Виктор Иванович?