Хотя в Бентоне судили одного-единственного члена Братства и двух его «учеников», здание было оцеплено и, более того, впервые в истории подступы к нему были окружены бетонными блоками. Чтобы попасть внутрь, мне пришлось пройти через два металлодетектора.

Троих обвиняемых сопровождали десять или двенадцать приставов в строгих черных костюмах. Подсудимые были скованы по рукам и ногам. Сахакьян был одет в серые слаксы и серую рубашку с короткими рукавами. Он был огромен; все в нем было огромно: и брюхо, и руки, и даже лоб. На фотографиях я видел его с полностью заросшим лицом — его даже прозвали Зверем, — однако теперь его побрили, оставив только небольшую бородку, и от этого лицо казалось еще крупнее.

В зале суда присутствовала жена Сахакьяна. Миниатюрная блондинка в мини-юбке, открывавшей стройные ножки, благоухала парфюмом. Она устроилась позади мужа и усердно вела записи во время заседания. Миссис Сахакьян мне сказала, что они состоят в браке уже четверть века и двадцать три года из этого срока ее муж провел за решеткой.

— Вот они все твердят, будто он — босс в Арийском братстве, всеми там командует, — шепнула она. — Не верю ни единому слову: он и мной-то командовать не мог.

Когда для дачи показаний поднялся судмедэксперт, на большом экране показали фотографию убитого. Уокер лежал на металлическом столе, грудь его была пробита во многих местах, глаза и рот открыты, словно он кричал перед смертью. Патологоанатом перечислил все колотые раны, а в заключение указал на рану в области сердца, которая и явилась причиной смерти.

Подсудимые даже не взглянули на экран, а в зале, за исключением приставов и жены Сахакьяна, не было ни души. Джесснер и раньше говорил мне, что большинство жертв Братства — такие же изгои общества, как и их палачи.

— Но я считаю своим долгом защищать тех, кого больше никто не защитит, — повторял он.

После перерыва в заседании один из подсудимых отказался выходить в зал суда. Судья распорядился, чтобы его принесли, но Сахакьян вскочил на ноги и возразил, что в этом нет необходимости.

— Я сам пойду за ним, — безапелляционно заявил он, — и он тут же выйдет.

За подсудимым отправился пристав и доставил его под конвоем. Тот шел нарочито медленно, а войдя, окинул прокурора вызывающим взглядом и завопил:

— Чего уставился?!

Шесть приставов силой усадили его на место: усаживаясь, он ухитрился основательно заехать стулом в пах одному из офицеров. Наконец удалось восстановить порядок, и начал давать показания обвиняемый, участвовавший в расправе над несколькими чернокожими заключенными. Сахакьян слушал внимательно, вцепившись в подлокотники своего кресла, потом, оглянувшись на меня, сказал:

— Не слушайте его, он все врет. Крыса навозная.

— Язык, дорогуша, — привычно хладнокровно сделала ему замечание жена.

— Это я образно, — смутился он.

Многие заключенные, согласившиеся прежде дать показания, теперь отказались: они были запуганы. Один жаловался, что угрозам подвергаются его близкие, другой, уже давший показания, теперь безвылазно сидел в своей камере и перебирал четки. «Молюсь, чтобы во мне не проделали семьдесят пять отверстий», — пояснил он.

Джесснер в своей штаб-квартире в Лос-Анджелесе готовился к следующему процессу. В этом месяце суд в Бентоне должен был вынести вердикт, а Джесснеру тем временем следовало подготовить материал для пяти или шести других судов: решено было не собирать всех главарей Братства одновременно в одном помещении: сочли, что это рискованно.

Принимались беспрецедентные меры безопасности: большинство обвиняемых, в том числе Барона и Макэлини, разместили в одиночках в Уэст-Вэлли под Лос-Анджелесом. Кое у кого нашли наркотики и бритвенные лезвия. Джесснер опасался, что начнутся разборки внутри самого Братства, и просил не помещать их всех в одну тюрьму. Было перехвачено письмо Барона сообщнику: «Пора нам проверить каждого на надежность». А главной задачей Барон назвал «убрать ненадежных».

Братство рассчитывало продолжать свою деятельность, однако Джесснер ожидал суда с оптимизмом.

— Вполне возможно, место Арийского братства займет другая банда или новые лидеры придут на смену прежним, — рассуждал он. — Но по крайней мере, всем станет ясно, что убивать безнаказанно никому нельзя.

И вот настал день суда: Джесснер направился на предварительные слушания. Одет он был в черный костюм.

Я спросил прокурора, не опасается ли он, что его уже «поместили в шляпу», то есть наметили как очередную жертву.

Он слегка побледнел.

— Не знаю. — И попробовал пошутить: — Шляпа-то глубокая.