Его сознание, которое по чистой случайности оставалось в контакте с мозгом старухи, уловило новую мысль. Видимо, та услыхала, как открывается дверь, и на мгновение потеряла контроль над собой.

“Он не должен узнать, что я звонила в полицию. Нельзя об этом думать… не могу же я всю жизнь прятать слэна… опасно… полиция перекроет улицы…”

Кетлин Лейтон крепко сжала маленькие крепкие кулачки. Ее стройное юное тело задрожало от отвращения, когда девушка уловила мысли, долетевшие из коридора: ее разыскивал семнадцатилетний Дэйви Динсмор. Он направлялся к мраморной террасе, откуда она любовалась городом, окутанным дымкой влажного весеннего вечера.

Дымка ложилась слоями. Она то сбивалась в кудрявые облака, то растекалась в легкий туман, окрашенный нежным светло-голубым светом.

Дворец дышал прохладой, отгоняя дневной зной.

Шелест мыслей Дэйви Динсмора слышался все явственнее, ближе. Кетлин вновь прочитала в его мыслях страстное желание сделать ее своей любовницей. Еще раз содрогнувшись от отвращения, девушка отгородилась от его похотливых мыслей. Ей следовало быть с ним построже, хотя с его поддержкой ей в свое время удалось избежать массы неприятностей, связанных с другими подростками. Однако прежнее его враждебное отношение было куда предпочтительнее тех любовных мыслей, которые теперь излучал его мозг.

— О! — воскликнул Дэйви Динсмор, появившись на пороге. — Вот ты где!

Она серьезно посмотрела на него. Дэйви Динсмор превратился в долговязого парня, чертами лица и выступающей вперед челюстью напоминавшего мать, которая презрительно кривила губы даже тогда, когда улыбалась. Его агрессивность отражала противоречивые чувства по отношению к девушке: с одной стороны, он сгорал от физического влечения, с другой — им владело стремление досадить ей любым способом.

— Ты прав, — отрезала Кетлин, — я здесь и надеялась хотя бы на короткое время остаться наедине с собой.

Она знала, что в основе натуры Дэйви Динсмора лежит упрямство, делавшее его чувствительным к подобного рода выпадам. Его мозг излучал мысли, которые на таком малом расстоянии беспрепятственно доходили до нее: “Эта девица все еще строит из себя недотрогу! Ну ничего, и не таких обламывали”.

За твердой убежденностью скрывался богатый опыт беспутной жизни. Кетлин поспешила отгородиться от мерзких воспоминаний, излучаемых самодовольным молодым человеком.

— Я не желаю, чтобы ты преследовал меня, — решительно сказала Кетлин. — Твоя душа похожа на клоаку. Напрасно я заговорила с тобой, когда ты впервые начал по-новому поглядывать на меня. Уже тогда следовало бы поостеречься. Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю чистую правду, и поверь: сравнение твоего мозга с клоакой еще не самое точное. А теперь убирайся прочь!

Краска сошла с лица юноши, а в душе всколыхнулись такие ярость и бешенство, что у Кетлин закружилась голова. Она поспешила плотнее отгородить свой мозг от потока грязи, который изрыгало его сознание. Неожиданно она поняла, что лишь смертельное оскорбление могло окончательно добить его.

Она рявкнула:

— Пошел вон, жалкий слизняк!

Юноша вскрикнул и набросился на нее.

В первое мгновение Кетлин застыла в изумлении от того, что он осмелился наброситься на нее, несмотря на явный проигрыш в силе. Затем, сжав губы, схватила его, легко ускользнув от его захвата, и оторвала от земли. Когда она поняла, что Дэйви именно на это и рассчитывал, было поздно. Его грубые пальцы вцепились в волосы, выдирая тонкие шелковистые усики, золотыми прядями сверкавшие в волосах…

— Отлично, — торжествующе завопил он. — Теперь ты лопалась. Не вздумай бросить меня! Я знаю, что ты задумала: опустить на землю и давить запястья до тех пор, пока я тебя не отпущу. Но если ты опустишь меня хоть на дюйм, я так дерну за эти твои драгоценные усики, что вырву их с корнем. Ты ведь можешь держать меня, не чувствуя усталости, — ну так держи!

Кетлин окаменела от страха. “Твои драгоценные усики”, — сказал он. Они были настолько бесценны, что ей впервые в жизни пришлось собрать силы, чтобы не закричать от ужаса. Она не допускала и мысли, что кто-то может осмелиться прикоснуться к ее усикам!

— Чего тебе нужно? — выдохнула Кетлин.

— Вот наконец ты и заговорила человеческим языком, — произнес Дэйви Динсмор, однако она не нуждалась в объяснениях. То, о чем он думал, потоком вливалось в ее мозг.

— Хорошо, — вяло промолвила она, — я сделаю это.

— Постарайся опустить меня аккуратно, — рассмеялся парень. — А когда мои губы прикоснутся к твоим, уж постарайся, чтобы поцелуй длился не менее минуты. Я проучу тебя за то, что ты обращаешься со мной, как с шелудивым псом.

Его губы расплылись в торжествующей улыбке и готовы были прикоснуться к губам девушки, когда позади раздался резкий властный голос, в котором звучали изумление и гнев:

— Что все это значит?

— О! — воскликнул Дэйви Динсмор. Кетлин почувствовала, как его руки разжимаются, пальцы отпускают волосы и завитки. Глубоко вздохнув, она сбросила его на землю. Дэйви пошатнулся, но удержался на ногах и пробормотал:

— Прошу прощения, господин Лорри. Я… я…

— Пошел вон, шелудивый пес! — вырвалось у Кетлин.