Я — не человек, не животное и уж во всяком случае не какое-то там вульгарное растение. Нет, я не принадлежу ни к одному из могучих царств этого мира, с которым меня, кстати, ничто и не связывает.

Я — нечто иное. Существо особое, и даже очень. Я — великолепный представитель автотрофной [1] расы, чьи корни теряются в глубинах времен и в беспредельности космоса.

Моя раса наделена Разумом.

Посему я чувствую, познаю, ощущаю и прекрасно ориентируюсь в обстановке.

Я живу!

У меня удивительно тонкое восприятие окружения… возможно, даже чересчур, что наверняка поставило в тупик хозяев этой реальности, ибо я… О! Ну зачем уточнять, кто я есть на самом деле? Ведь вы все равно достаточно быстро узнаете об этом. Так что, на мой взгляд, лучше вам сначала ознакомиться с моей историей или узнать то, что приключилось с теми, кто жил рядом со мной.

Я постарался воссоздать все происшедшее, включая малейшие детали.

Да и что они могли скрыть от меня?

Ровным счетом ничего!

Профессор Майкл Перкинс медленно вошел в лабораторию. Он долго оставался в нерешительности, стоя посреди комнаты и в отчаянии глядя на окружавшие его приборы из стекла и стали. Из-за слез, застилавших глаза, ему казалось, что они пустились, кривляясь, в дикую пляску.

Ну зачем, зачем он пошел на это?..

Внезапно пошатнувшись, он тяжело привалился к металлической двери, за которой только что разыгралась драма. Казалось, его только что стукнули громадной дубинкой, олицетворявшей всю горесть и убожество этого мира.

Да, это был конец. Всему!

Ну что он может теперь сделать?

Покачиваясь, словно сильно подвыпивший человек, он добрел до своего рабочего стола и после секундного колебания решительно снял трубку телефона и набрал номер.

Его пальцы, до того не ощущавшие гладкую поверхность трубки, непроизвольно сжались, как только он услышал ответ абонента.

— Алло, Роберто? Это Майкл, — вздохнул он. — Немедленно приезжай… Нет, умоляю тебя, сделай все возможное… Это… очень важно… О нет, речь не обо мне… — Перкинс запнулся и добавил: — Несколько минут назад я убил Мэри.

Он даже не стал слушать, что ответил ему собеседник, а просто швырнул трубку на рычаг и тяжело осел в кресло.

Перкинс так и остался сидеть, подавленный, не способный ни на что реагировать, страдающий от обрушившейся на него ответственности, от сознания допущенных ошибок, изнемогая душой и телом. Его привела в чувства лишь сухая трель дверного звонка. Он вскочил, устремившись на встречу тому, кого так ждал.

Это был профессор Моретти, мужчина среднего роста, лет тридцати пяти, с ясным взглядом и живыми движениями.

Он так пристально посмотрел на Перкинса, будто все ещё отказывался верить в сообщенную ему ужасную новость.

— Майкл, послушай, но это же просто-напросто невозможно… Где Мэри?

Перкинс слабо махнул рукой в сторону комнаты, но когда Моретти устремился туда, истерично воскликнул:

— Нет, нет, прошу тебя, не входи туда. Это совсем ни к чему.

Моретти развернулся всем корпусом и вгляделся в своего друга. Его лицо стало мертвенно-бледным.

— Как это случилось? Что все-таки, черт возьми, произошло?

Перкинс, шатаясь, сделал несколько шагов в его направлении. Моретти не мог отделаться от ощущения, что этот человек окончательно сломлен. А между тем кто-кто, а он-то уж знал удивительную силу характера и железную волю Перкинса.

Оба они были учеными, но Перкинс слыл человеком особым, подлинным джентльменом и умел владеть собой при любых обстоятельствах. Одному только богу было известно, чего это ему стоило в тех жалких жизненных условиях, в которые все они были поставлены Сообществом.

Только вот на этот раз…

— Я погубил Мэри… Убил ее… Ты хоть понимаешь, что я наделал?

— Майкл, умоляю тебя, успокойся. Расскажи мне все, если хочешь, чтобы я тебе помог.

Перкинс мотнул головой и протяжно вздохнул.

— Да, ты, конечно, прав. Помнишь о моей сыворотке против лейкемической проказы? Точнее сказать, я полагал, что сумел её синтезировать… Ведь все опыты, поставленные на самых разнообразных животных, дали положительный результат и…

Он указал на стенной шкафчик, висевший рядом с его письменным столом.