Скомкав фотографию, Гордон в ярости бросает ее на пол.

— Да о чем ты вообще думал? Это что, какая-то извращенная форма мести за то, что я излишне настойчиво пытался научить тебя летать? Имей в виду, этим поступком ты обидел не только меня.

Мне не нужно объяснять, что удар в основном пришелся по Хелен и что она этого ничем не заслужила — это и так ясно. В ее присутствии мне еще хуже — лучше бы уж она вышла.

— Ты пытался что-то доказать? — продолжает Гордон. — Тебе неприятно находиться здесь, с нами, так?

Я открываю рот, чтобы возразить, но вместо слов из горла вырывается только сдавленный хрип.

— Черт бы тебя побрал, Дэмиен, — говорит Гордон вскакивая и расхаживая передо мной, словно тигр по клетке. — Я думал, ты что-то понял после пожара. Я думал, ты заслуживаешь уважения, что в каком-то смысле мы стали с тобой на одну ступень. Хорошо хоть там оказался супергерой, которому удалось тебя остановить.

Интересно, он говорит «там оказался супергерой», чтобы дать мне понять, что я таковым никогда не стану? В принципе я и не хотел, но мне все равно почему-то неприятно это слышать.

— Да, хорошо, — соглашаюсь я, стараясь не смотреть Гордону в глаза.

— Я даже не хочу думать о том, что бы случилось, если бы его там не было. Представляю себе, как далеко ты мог бы зайти, чтобы насолить нам. Я тебе доверял. Неудивительно, что твоя мать так легко согласилась тебя отпустить.

— Гордон, — говорит Хелен предупреждающим тоном. Она укоризненно качает головой, вытирая слезы целым пучком бумажных платков.

Замечательно. Теперь она еще и защищает меня. Понятно, что она ничего плохого не имела в виду, но мне становится еще хуже.

Гордон ее не слушает.

— Она, очевидно, вдоволь натерпелась от тебя.

— Гордон, хватит! — говорит Хелен громко.

Чувствую, как к горлу подкатывает комок. Не отрываясь, смотрю на свои колени. Сквозь пелену слез трудно даже разглядеть их форму.

— Он мой сын, я имею право его ругать! Дэмиен, отправляйся в свою…

Не закончив фразы, Гордон вспоминает, что у меня нет своей комнаты. Раз уж мне некуда «отправиться», может, он сейчас скажет, чтобы я паковал чемоданы. Вернее, рюкзак. Больше у меня багажа нет. Но нет, Гордон этого делать не собирается.

— Телефон, — приказывает он, протягивая руку.

Отдаю ему телефон. Я его выключил, потому что знал — Кэт будет звонить.

Лоб Гордона покрывается морщинами. Он явно пытается сообразить, чем еще меня можно наказать.

— Сегодня остаешься без ужина. И… никаких гостей.

Гордон делает паузу. Ясное дело, гости ко мне тоже не ходят.

— Наверное, не стоит даже говорить, что выходить из дома ты не имеешь права.

Гордон, очевидно, охотно сказал бы что-нибудь еще, но вместо это он уходит в спальню и с грохотом захлопывает дверь.

Хелен подходит и садится рядом со мной. Кладет руку мне на плечо.

— Он не хотел, — говорит она глухим от слез голосом. — Скоро успокоится.

Я не заслуживаю ее сочувствия. Отодвигаюсь к краю кушетки, сажусь, обняв колени руками, и прячу в них лицо.

Вероятно, со стороны я выгляжу, как лицо без определенного места жительства. Кажется, так вежливо называют бродяг. Сижу на скамейке в парке воскресным утром рядом с Кэт и жадно пожираю сандвичи с арахисовым маслом и желе, которые она принесла. Смотаться из дома было относительно нетрудно, так как утром все ушли в церковь. Гордон хотел в наказание захватить меня с собой, но Хелен убедила его не делать этого. Значит, она опять мне поверила, а я снова ее предал и сбежал. Ну, по крайней мере, это в последний раз, потому что назад я не вернусь. Все, что у меня есть, включая останки мистера Вигглса, я взял с собой, упаковав в рюкзак. В доме Тайнсов остался только телефон, который Гордон спрятал от меня.

Мне холодно, потому что пальто я так и не нашел. Хорошо хоть перчатки на мне. Я их не снимал со вчерашнего дня, потому что был слишком расстроен, а теперь вот еще по рубашке стекает большая капля конфитюра. Не знаю, до чего я так докачусь.

Конечно, можно попросить у мамы разрешения вернуться домой до истечения срока, но, узнав, что я сбежал, она может и отослать меня обратно к Гордону. Вот бы пожить в доме у Кэт. Ее мама меня любит; в доме есть комната для гостей, да еще и на первом этаже. Сейчас для меня это как царствие небесное.

— Значит, Малиновый Огонь твой отец? — спрашивает Кэт, болтая ногой. — Твоя мама с ним?..

— Да. Это полное безумие.

Мне это известно уже почти три недели, и честно говоря, до сих пор не верится.

— Значит, ты наполовину супергерой?

— Да.

Не думаю, что Кэт в полной мере поняла, что это для меня значит. Что такое этот «X», появившийся вместо «З». Впрочем, похоже, ей это пока не пришло в голову, а я до этой части рассказа еще не добрался. — Моя мачеха — владелица того антикварного магазина. И это кольцо для нее очень важная вещь.