Во время этого необычайного путешествия наша жизнь и привычки приняли совершенно особый характер. Вставая с восходом солнца, мы ложились с закатом, и вышло это как-то само собой. Например, утренний кофе подавался в три, четыре часа утра, завтракали в семь и т.д. Газеты и почту колоссальных размеров мы получили только в Киеве, а до этого мы не были в состоянии прочесть ни строчки, хотя забрали с собой много книг. Мы только смотрели, восхищались, опять смотрели, не сознавая и не замечая ни времени, ни дней, переживая сказочный сон в каком-то неведомом мире. Для полноты картины погода нахмурилась только в день нашей прогулки по затопленным лугам, в остальные же дни она была чудесная.

Стоянка в Чернигове была короткая — князь стал торопиться в Киев. Из достопримечательностей мы видели только дом Мазепы — одноэтажный, каменный, с круглой крышей, красивыми наличниками, превращенный в хлебный магазин. Стоит он на окраине города, вокруг него бурьян да пустырь.

Незадолго до Киева, в очень живописной местности, Десна, прихотливо извиваясь, делает несколько неожиданных поворотов, крутясь почти на одном и том же месте, в виду какого-то города или местечка. Вероятно, оттуда нас было видно уже давно, а пронзительные свистки машины громогласно возвестили жителям о нашем приходе. Какой-то человечек, завидя "Благодать" и, вероятно, имея неотложное дельце в Киеве, наскоро собравшись в дорогу, выбежал к нам навстречу, держа в одной руке большой пакет, а под мышкой другой огромную пуховую подушку в красной кумачовой наволочке. В этом месте река текла в берегах, и человек этот почти что настигал нас, как вдруг — крутой поворот, и пароход, следуя по противоположной стороне, снова удаляет нас от него. Наш буфетчик Антон, большой охотник подшутить с самым серьезным видом, заметив этого человечка, стал махать ему салфеткой, подманивая и обнадеживая его, и этот маневр повторялся с каждым поворотом парохода. Я застала эту сцену в конце, когда мы обогнули последнее колено. Девушки наши — Лиза, Женя, повар Яков, его помощник, несколько матросов, присутствуя при этом, катались со смеху.

— Зачем же вы обнадеживаете его? Ведь он, бедняк, исколесил верст пять, если не больше, — сказала я с упреком.

— Пусть побегает, ему это полезно, — ответил мне флегматично Антон.

Немного далее, все в той же живописной местности, перед нами раскинулась удивительно величественная картина, облитая ярким солнцем. Утопая в пышной весенней зелени, на фоне колоссальных тополей, лип и дубов торжественно стоял роскошный белый господский дом с высокими гордыми колоннами. Это чарующее видение — творение прошлого, страница, созданная и пережитая нашими дедами, баловнями судьбы, разом, неожиданно предстала перед нами. Название этого рая — Очкино, но кто были его счастливые обладатели, нам узнать не удалось. Мы навсегда сохранили впечатление этого истинно барского жилища, редкого по красоте и уюту.

При слиянии Десны с Днепром мы снова очутились на безбрежном океане. Невозможно было составить себе никакого понятия о местности: вода, кругом вода, ослеплявшая на солнце. Спустя некоторое время послышался сильный свист, и вдалеке мы увидали шедший навстречу, на всех парах, разукрашенный разноцветными флагами нарядный пароход. Звали его "Князь Тенишев", и шел он с депутацией от Общества пароходства по Днепру, в котором мой муж был одним из учредителей.

Завидя нас, пароход замедлил ход и, поравнявшись с нами, остановился. Мы попытались сделать то же самое, но, вероятно, или сильное течение, препятствуя, относило нас, или капитан "Благодати" был недостаточно ловок, только причаливание обоих было сопряжено с большими затруднениями и длилось без конца. Мы по нескольку раз подходили друг к другу, отчаянно чокались, снова отходили, причем от наших колес с треском летели во все стороны огромные куски дерева. "Князю Тенишеву" мы тоже нанесли массу повреждений, а время шло. На палубе встречавшего нас парохода стояла группа людей в ожидательных позах, с букетами в руках, готовясь сказать приветственную речь новобрачным. Минутами выражение их лиц из официального, ожидательного, переходило в испуганное или делалось рассеянным. Никто не знал, чем это кончится. Положение становилось преглупое и конца ему не предвиделось. Как вдруг матросы на "Князе Тенишеве", улучив удобную минуту, ловко забросив петлю каната, с силой притянули нас к себе — это был прямо фокус.

Начались представления. Бродский (Лазарь) вручил мне букет чудных роз, сказав несколько приветственных слов, потом его брат Лев, затем господин Марголин и другие директора Общества пароходства по Днепру. Беседуя с этими господами, мы подошли незаметно к Киеву.

Днепр под Киевом уже много раз воспет, но не знаю, можно ли описать эту красоту во время разлива?…

К вечеру того же дня, бросив беглый взгляд на город, побывав в Лавре, в соборах и в некоторых церквах, мы вернулись на "Благодать". Вячеслав любил делать вещи скоро. Он не любил и не понимал старины, уделял мало времени на осмотры, поэтому, чтобы остановиться на чем-то подольше, и речи быть не могло. "Вот церковь, — скажет он и разведет рукой во все стороны. — А теперь дальше… Едем". А сам уж давно на крыльце стоит.

Киев меня очаровал и глубоко запечатлелся. Я впервые в нем была и тут же дала себе слово когда-нибудь еще в нем побывать с целью хорошенько изучить его исторические памятники, проникнуться родными, близкими русскому сердцу красотами. Только через несколько лет мне удалось осуществить это желание.

Мы предпочли вместо гостиницы остаться на "Благодати". Поэтому к семи часам вечера чудные рысаки господина Бродского, любезно предоставившего нам свой выезд на весь день, подвезли нас обратно к пристани. Надо было успеть одеться к обеду, устроенному в нашу честь тем же Днепровским обществом.

Киту отказалась сопровождать нас, желая подольше остаться под обаянием пережитых впечатлений нашего путешествия. Я вполне ей сочувствовала и с грустью, почти завидуя, подчинилась обстоятельствам. Жаль было проститься с этим чарующим сном, где люди, весь мир казались такими далекими. Так не хотелось еще коснуться жизни и снова стать в ней действующим лицом…

В восьмом часу вечера к пристани причалил огромный пароход, принадлежавший Днепровскому обществу, на котором должен был состояться обед. Собравшаяся на нем компания была пестра, как это бывает только в провинции. Около нарядных туалетов парижского пошиба были дамы, одетые в самом фантастическом провинциальном вкусе. Я впервые видела всех этих людей, но тут же почувствовала, что между дамами была рознь, как это тоже всегда бывает в провинции. Более всего я сошлась с госпожой Бродской, женой Льва, красавицей и милой женщиной. Мужчины показались мне более сплоченными, но симпатии между ними сказались гораздо ярче после основательной и разнообразной закуски с многочисленными настойками.

Обед был длинный до бесконечности, со множеством чоканий и вставаний, минутами стол совершенно пустел, все приходили в движение, и, как полагается, с каждым блюдом говорились нескончаемые речи. Чем дальше, тем тосты и пожелания становились все сердечнее, задушевнее, почти со слезами на глазах. Словом, пили и ели без конца, до самой ночи, под громкие звуки духового оркестра. Оживление было огромное. Слышался усиленный говор и смех в разных концах стола. Между тем пароход, во время обеда незаметно отчалив от пристани, медленно шел вниз по течению, блистая роскошной иллюминацией.