– Что тут у вас? Барсинцы?

– Монсеньор, – затараторил поднявший тревогу часовой, – точно они там были! На опушке, а сейчас затаились, гады!

– Где именно? – Ага, это парни из городской стражи, капрал вроде бы даже в Торке повоевал. – И сколько?

Когда все идет вразнос, такая в общем-то обычная вещь, как толковые часовые, вызывает умиление. Вот ведь молодцы, не проспали! То ли услышали, то ли смогли что-то углядеть в едва начавшем светлеть сумраке, но сейчас темный, усеянный еще более темными пятнами кустов луг казался пустынным. Капрал, однако, не сомневался:

– Вон там! От чащи лезли, кустами прикрывались… Было б мало, может, и не заметил бы, а как повалили кучей – пусть и ночь, а видно, у меня глаз наметанный.

– Экие умники нашлись, затемно… – Робер вгляделся в зубчатый лесной гребень, кажется, справа и впрямь что-то блеснуло. – Хорошие у тебя глаза, приятель!

– Так Торка ж, – смутился стражник. – Насобачился… Монсеньор, а когда подмоги-то ждать?

– К вечеру. – Или завтра, или никогда, потому что перерезанным нужны только могильщики, ну, может, клирик еще. Тем, кто верует… А внизу уже вовсю шумят: команды офицеров, ругань, стук и лязг расхватываемого оружия, топот десятков, а вот уже и сотен ног. Хорошо, беженцев устроили в низине за развалинами; когда в военную суету вливаются люди мирные, прибавляются не просто крики и плач. Безнадежность прибавляется.

– Доброе утро, Монсеньор…

– Кажется, кому-то не спится…

– Где они?

– Разрешите доложить…

Блор спокоен, Балинт злобно весел, Гедлер и Грейндж просто злы, Агили, как и подобает церковнику, сдержан, Дювье озабочен, но барсинцами или тем, что «Монсеньор» вконец оголодает?

– Доброе утро, господа. Я думал предложить вам завтрак, но, похоже, драться придется натощак. Часовые заметили на опушке людей, и вряд ли это дровосеки.

– Это дрова, – хмыкнул алат. – А дроворубами снова быть нам.

У леса, будто в ответ, взвыл барсинский рожок, за ним еще один, и на луг выползла темная туча. Капрал из Торки не ошибся – такое даже предрассветный сумрак не скроет.

– Решили больше не прятаться, поняли, что врасплох не застанут, – буркнул Робер и повернулся к своим офицерам: – Еще чуть-чуть посветлеет, и жди атаки. Что ж, будем драться. Здесь им не Оллария, так что помощь если и подойдет, то к нам.

– «Если»? – переспросил Гедлер.

– Сегодня – «если», – объяснил подоспевший кагет. – Завтра будет «когда»…

– Давайте прикинем еще раз, – прервал скользкий разговор Иноходец. – С двух сторон у нас луга, с третьей – остатки садов, сами по себе густые, да еще и кустарником заросли, пробираться через них то еще занятие… Ну а с четвертой – лес. Оттуда ждать штурмовых колонн не стоит, через чащу, да еще с густым подлеском, даже этим сумасшедшим не пробиться. А вот на то, чтобы послать несколько банд в обход, чтобы в разгар боя ударить по беженцам, у них мозгов хватит.

Хайнрих внимательно, очень внимательно смотрел на Савиньяка. Первые солнечные лучи уже играли с ледниками Рассветной Гривы и подбирались к вершинам Ветровой, а ниже, в долине, клубился лиловатый утренний туман. Рождался день, и могло бы быть очень радостно.

– Я готов к любой пакости, – подбодрил собеседника гаунау, – и я предпочитаю знать, как есть, а череп у меня крепкий. Выдержит.

– Возможно, я мешаю тюрегвизе с вином и пивом, – полуулыбнулся Лионель, – но мне кажется, это делаю не я, но Излом. Вы знаете, что видели в Нохе я и госпожа Арамона. Если это – бред, бред и моя догадка, но я считаю, что три, если не четыре, города поражены, скажу по-морисски, скверной. Наши глаза ее не видят, но госпожа Арамона той же крови, что и ее дочь-выходец.

Как вы помните, я видел в Нохе солдат-церковников, за ее стенами – бой, а дальше дома, как пустые, так и те, в которых еще оставались люди. Госпожа Арамона видела свою дочь-выходца, похожую на мед зелень и поднявшегося из непонятного колодца голого человека, с которым схватилась ее дочь. При этом и госпожа Арамона, и я, пусть и по-разному, видели драку «висельников» с горожанами, которые, судя по всему, вели себя, как эйнрехтцы.

Госпожа Арамона успела заметить, что голый одерживает верх, после чего едва не умерла сама. Не представляю, что ее спасло, – солнце, текущая вода, костяное дерево, моя кровь или что-то еще…

– О «чем-то еще» будем думать, когда другого не останется. Забыл в прошлый раз спросить, с чего ты вздумал пустить себе кровь?

– У меня не было времени на сомнения, а лекарь ничего не понимал. Я вспомнил, что Придды, как и Савиньяки, вправе приносить клятвы на крови. Прошлой зимой Придд своей кровью остановил выходца, явившегося за жертвой. Если госпожу Арамона убивала ее мертвая дочь, моя кровь могла помочь. Я попробовал.

– И у тебя вышло. Я бы не догадался, хотя этот способ применяли и в моем роду.