Шрифт:
И Анна Тихоновна приложила платок к глазам.
— Анна Тихоновна, успокойтесь! — повторял Поручик.
— Какие вы добрые! — сказала она, припадая к его плечу и вздыхая, — вы жалеете, утешаете меня!.. Пусть что хочет говорит, а я все-таки буду вас любить, как брата!.. я буду сама вас сватать… Вы… страстно любите Зою?..
Этот вопрос напомнил Поручику Зою Романовну, о которой, принимая участие в горе Анны Тихоновны, он готов был забыть.
— Не то, чтоб страстно, — отвечал он, — мне только хотелось бы сделать хорошую партию: она богата…
— Я буду сватать вас… только… знаете, нам должно будет часто говорить об этом деле, — а я боюсь мужа; он наделает беды из одних подозрений: пожалуй, бросит меня; и потому мы должны видеться со всевозможной осторожностью… Теперь ступайте… он скоро должен возвратиться, и если застанет нас…
— Анна Тихоновна!
— Называйте меня просто: сестрицей или Ашенькой, когда мы будем вдвоем; я не люблю этих глупых прозваний.
— Прощайте же, милая сестрица!
— Прощай, миленький братец! — руки не даю! просто…
Едва Поручик вышел, Анна Тихоновна бросилась на софу и в небрежном положении стала мечтать.
Но только что из груди ее вырвался глубокий вздох — вдруг вбежал в комнату, подпрыгивая, юный Прапорщик.
— Миленькая маминька!
— А, милый сынок! — сказала Анна Тихоновна, не изменяя своего положения.
— Миленькая маминька! — повторил Прапорщик, припав перед диваном на колена и сложив на груди руки, — у меня до вас просьба.
— Например?
— Я хочу жениться.
— Браво! браво! вот что мило, то мило! — вскричала Анна Тихоновна, помирая со смеху.
— Ей-богу, право, хочу жениться!.. Я влюблен без памяти!..
— Влюблен? прекрасно!
— Да, и хочу жениться.
— И жениться? бесподобно!
— Что ж тут удивительного?
— Молод, душенька!
— Молодость — не порок в женитьбе.
— На другой день изменишь жене!..
— Вот хорошо! насчет постоянства я постою за себя!
— Не на Зое ли Романовне?
— Хоть бы и на ней.
— Страстно влюблен?
— Страстно! как нельзя страстнее!
— И до свадьбы десять раз изменишь?
— Никогда!
— Об заклад!
— Что за охота наверное выигрывать!
— О чем бы?.. Я должна буду связать бисерный кошелек… а вы должны будете привезти мне десять фунтов киевских конфект… согласны?
— Согласен… только с тем, чтоб вы поговорили обо мне отцу и матери… Я служить не хочу, у меня есть состояние — душ сто с лишком, я хочу быть хозяином.
— Несчастное то хозяйство, в котором будет такой хозяин!
— Полноте шутить, маминька! Скажите, вы не откажетесь исполнить мою просьбу?
— Разумеется, для такого милого сына все сделаю.
Прапорщик хотел взять ее руку и поцеловать, — она отдернула руку.
— Дайте же ручку поцеловать.
— Нет!
— Милая маминька, дайте ручку!
— Нет!
— Умоляю вас!
— Нет!
Прапорщик ловил ее руку, а Анна Тихоновна дразнила его: водила перед ним рукою.
— Пожалоста!
— Ну, поймайте!
И руки ее летали около рук юноши. Казалось, что она магнетизировала его. Настойчивость Прапорщика возгоралась: он уже успел схватить руку, готов был прикоснуться к ней губами — вдруг Анна Тихоновна вырвалась, вскочила с дивана, и — они стали играть в кошку и мышку.
Анна Тихоновна хотела только выиграть десять фунтов конфект — не более.
Едва только юный Прапорщик приложил уста к повисшей от утомления руке Анны Тихоновны, вдруг звякнул колокольчик, подле крыльца фыркнули кони.
— Муж! — вскричала Анна Тихоновна и всхлопнула руками.
Прапорщика обуял панический страх; потому что в самом деле, из шутки могли родиться бог знает какие глупые подозрения. Анна Тихоновна обхватила его и, как чемодан, сунула под кровать, швырнула туда же кивер и полусаблю и бросилась в постель, охая во весь дом.
— Что с тобой, Ашенька! — вскричал вошедший торопливо Стряпчий, весь в пыли и в поту.
— Скорее, скорее за доктором!.. съезди сам, сам съезди! — простонала Анна Тихоновна.
Испуганный супруг бросился опрометью вон, сел снова на почтовую телегу, поскакал за городовым Лекарем.
Когда он возвратился с ним, Анна Тихоновна лежала уже спокойно.
— Что с вами? — спросил Лекарь, приложив руку к пульсу.
— И сама не знаю… вдруг дурнота… такая…
— Это так; это бывает… Может быть, что-нибудь скушали?..