— Совсем нет: я и там так же скучала, как и здесь.

— Что ж ты видела, свет ты моя радость? что ж ты знаешь? Думаю я, и охоты нет?

— Ах, как это можно; я бы желала все видеть, все знать.

— Связаны твои крылышки!.. Но, честное слово, развязала бы я их… сперва одно бы развязала, потом другое — по очереди, иначе не могу.

— Я не птица! — сказала Зоя, вздохнув.

— Не ты, а воля птица.

— Что ж толку: развяжешь крылья, куда полечу я одна сиротинкой?

— Э, дружочек мой, нашла бы дорогу и посреди темного леса, не только что посреди белого света… Не девица красоту носит, а красота девицу.

— Нет, я не брошу дом родительский!

— Кто про то говорит: что за охота бросать верный приют… Не то! спроста ничего не сделаешь. Сперва пустим сердце на волю, — пусть его, погуляет, потешится, поищет любви и радостей. Воротится — пустим думку на волю; пусть и она посмотрит, как люди живут. Воротится — тогда подумаем о суженом-ряженом.

— Это что-то чудно!.. а все-таки дома буду сидеть?

— Вот раз! Зоя дома останется, а ты полетишь, куда глаза глядят.

— Как будто Зоя и я — не все равно.

— Глупенькая; а книги читает!

— Я не понимаю!

— Нашел тупик! да я тебе растолкую. Случалось тебе сидеть дома сложа руки, ничего не видя, ничего не слыша?

— Очень часто случалось.

— А что это значит? Это значит, что самой-то тебя дома нет: сама-то ты носишься невесть где… Так да не так и я сделаю: будешь ты дома, да не будет тебя в дому; а будешь там, где сама захочешь.

— Если б это можно было!

— Чего не можно, да не все то мы знаем. У каждого есть своя наука, свое и уменье. И я кой-чему выучилась из старых писаний.

— Отчего же я читала старые книги, а про это ничего не читала?.. даже в книге «Открытые тайны древних магиков» [6] .

— Кто их открывал!.. Не по этим книгам я училась: нашенские книги не пером писаны… Да не об этом дело; что знаю, то знаю, и тебе помогу.

— Если б это можно было, я бы не знала, что дала за это!

— Ни золота, ни спасибо, — ничего не нужно; только: шу, шу, шу, шу… слышала?

— Да для чего ж это?

— Уж это я знаю; на разные снадобья. Дам я твоему сердечку сорочьи крылышки: летит, куда хочет, далеко ли, близко ли… только, чур, рано ли, поздно ли воротиться домой ровно в Ивановскую полночь.

— Что ж за охота летать сорокой!

— Не бойся, это только говорится так; будет оно летать сорокой, а всем казаться красной девицей. Какой хочет, на выбор: увидит любую красавицу, и будь ты она.

— Если бы так!

— Так и будет… Ну, скинь же крестик, мое сердце.

— На что это?

— Так следует. Скидай же, скидай! не бойся!

Зоя послушно скинула крестик, повесила к образам.

— Ну, протяни ко мне ручку… держи ладонку…

Зоя подала руку, открыла ладонку. Ведьма повела по ладонке круги пальцем, зашептала…

— Ой! — хотела вскрикнуть Зоя, не вытерпев щекотанья…

— Тс! ни гугу!

Снова Зоя протянула руку. Ведьма повела круги, зашептала:

— Ох! — вскрикнула Зоя, когда ведьма защекотала ее под сердце. У Зои помутились очи, потемнело в глазах. Щекотанье разлилось по всему телу, сладостная дремота налегла на все чувства, она, как беспамятная, припала к открытому окошку… Легонький ветерок обвевал прохладой ее волнующуюся грудь.

Восходящее солнце озарило усыпление Зои,

Сорока прыгала подле нее по окну.

«Щелк! щелк!» — раздалось над ухом Зои.

Сорока вспорхнула, задела хвостом, провела концом хвоста под носом Зои.

Щекотанье разбудило Зою; она очнулась бледна, в изнеможении; окинула мутным, робким взором вокруг себя — никого нет. Окинула полусонным взглядом темные берега Днепра, розовое утро и восходящее солнце над туманом реки…

Сорока щелкала близь окна на березе.

Зоя вздрогнула, ее обдало утренним холодом, она чувствовала какую-то пустоту в груди; а мысли так и бушуют в голове… Она перешла к постели, бросилась в пух, закуталась одеялом и задумалась бог знает о чем.

Солнце уже высоко поднялось. Зою приходят будить — Зоя не встает. Зою приходит будить сама мать.