Этот нелепый и жестокий запрет вызвал у Абеля такой приступ гнева, которого никто ранее у него не замечал. Он с сарказмом писал Доновану: «Стиль этого правительственного письма привел меня в полное восхищение. Это письмо — шедевр». Абель расценил эту меру как дополнительное наказание и новый нажим на него с целью сломить его волю и склонить к «сотрудничеству».

Абель просил Донована предпринять все, что можно, к отмене этой дискриминационной меры. Но Донован, получив предварительно официальное указание министерства юстиции, ответил: «По нашему закону переписка для вас является привилегией, а не правом. Я не представляю себе каких-либо практических мер, которые можно было бы предпринять в связи с этим вопросом».

Делать нечего. Но Абелю трудно было смириться с такой несправедливостью.

В своем обстоятельном ответном письме он обвинял американские власти в лицемерии. В частности, он писал: «Касаясь моей переписки, мне трудно быть объективным, поскольку, вполне естественно, мне больно потерять всякую связь со своей семьей. Я не могу не думать, что эта мера рассчитана как дополнительное наказание сверх того, что мне назначено судьей.

Как вы пишете, для заключенного переписка с семьей является привилегией. Тем не менее, переписка поощряется администрацией, и это отмечено в тюремном Уставе».

Абель далее указывал, что заключенных обычно лишают переписки лишь в качестве меры наказания за нарушение тюремного режима, но к нему это не относится. Таким образом, ни практическими соображениями, ни юридически, ни в моральном отношении решение о лишении его права переписки не могло быть оправдано.

Донован назвал эти замечания «здравыми». Но все доводы Абеля остались гласом вопиющего в пустыне.

Да, по правде говоря, что мог сделать Донован? Добиваться отмены этого административного распоряжения через суд? Это было бы совершенно беспрецедентным и бесполезным занятием. Оно могло только повредить Абелю при предстоящем повторном рассмотрении его апелляции в Верховном суде.

Пришлось смириться. Но Рудольф Иванович еще долго страдал от этого нелепого запрета. Он не ответил на два письма Донована, объяснив это впоследствии тем, что у него «пропал вкус к письмам».

Абель обладал несомненным даром быстро устанавливать контакт с людьми. Скажем, не так-то легко подчинить своему влиянию руководителя шайки гангстеров, человека с необузданным нравом, привыкшего повелевать другими. Абелю это удавалось.

Как-то у него в камере появился новый арестант. Это был Винсент Скуиллант, известный под кличкой «Джимми».

Скуиллант считался королем вымогателей и пользовался уважением среди бандитов, так как был крестником Альберта Анастазия, шефа «фирмы», занимавшейся организацией убийств, конечно, за приличную плату. Но однажды, в октябре 1957 года, Анастазия был застрелен в кресле у парикмахера, и после этого дела у «Джимми» пошли все хуже и хуже, и, в конце концов, он оказался в тюрьме.

Скуиллант был очень расстроен этим обстоятельством. Первое время он метался по камере как зверь в клетке. В конце концов, это стало раздражать Абеля, так как мешало ему решать математические задачи.

Абель решил погасить эмоциональное возбуждение Скуилланта физическим утомлением. И Скуиллант принимает совет Абеля хорошенько почистить камеру, «чтобы сохранить свою физическую форму».

Когда надзиратель услышал о желании Скуилланта заняться чисткой камеры, то отнесся к этому скептически, но щетку и порошок для мойки все-таки дал. И с удивлением наблюдал, как «Джимми» ежедневно часами скреб стены и пол камеры.

Чтобы как-то компенсировать его усилия, Абель предложил Скуилланту научить его французскому языку. И без каких-либо учебных пособий они добились неплохих результатов.

— Пожалуйста, Рудольф, — спросил Донован, — зачем такой обезьяне, как Скуиллант, французский язык?

Абель не спеша поправил свои очки и ответил:

— Откровенно говоря, господин Донован, я и сам не знаю. Но что я еще могу делать с этим парнем?

Некоторое время спустя Скуилланта перевели в другую тюрьму, а Абель сожалел, что успел пройти с ним только активные французские глаголы.

Так в непрерывном труде и в сопротивлении нажиму, которому он в различных формах постоянно подвергался, проходили у Абеля дни в атлантской тюрьме. Дни складывались в месяцы, месяцы в годы, а рассмотрение его дела все еще продолжалось. Теперь уже в Верховном суде, куда по требованию Абеля Донован направил жалобу на решение апелляционного суда.

13 октября 1958 г. Верховный суд США согласился истребовать дело Абеля, но сводил свое вмешательство к рассмотрению двух конкретных вопросов, касающихся конституционных ограничений при производстве обысков и арестов:

Можно ли считать допустимым обыск без ордера, если он связан с арестом, осуществляемым на основе иммиграционного законодательства, а не уголовного?