Похоронили Машу через два дня. Сжигать тело я не решился, поэтому выкопал недалеко от дома, возле полосы леса, неглубокую могилу. Гроб сделал сам. Деревянный ящик получился неаккуратным, кривым, хотя я очень старался.

После смерти дочери мы с женой стали мало общаться. Лишь за завтраком перекидывались парой слов. Доброе-утро-что-будешь-делать-почини-крышу. Я неделями пропадал на охоте или в городе. Среди развалин искал вещи, книги, консервы. Порой следил за монстрами, чтобы понять логику их поведения. В городе было опасно. Я мог умереть в любой момент. Но тогда я сам желал смерти. Ксюша же копалась в огороде, разводила кур, и занималась черт знает чем еще.

Годы шли. Постепенно мои отношения с женой улучшались.

Однажды ночью, когда мы собирались ложиться спать, Ксюша спросила:

— Давай заведем ребенка?

Блестящие в ночи глаза жены казались ослепительно прекрасными.

— Ты уверена, что это хорошая идея? — спросил я тогда.

— Да… Я хочу маленького.

— Ладно.

— «Ладно»? И всё?

— Да.

— И не ходи больше в город. Я тебя прошу. Не хочу быть одной в этом доме. Я не выдержу.

— Хорошо, — сказал я. — Больше не буду.

Потом мы занялись любовью.

Мне было тогда тридцать семь лет.

Я и Ксюша много раз пытались завести ребёнка. Очень много. Мы трахались утром. Мы трахались днем. Мы трахались ночью. Семь дней в неделю. Тридцать дней в месяц. Нам казалось, что стоит только в доме появиться маленькому голосистому комочку, так сразу же забудем о Маше. С новым ребенком мы бы не совершили так много ошибок!

Драгоценное время уходило, а у меня с Ксюшей ничего не получалось. Видимо, у Бога были другие планы. Я его не виню, хотя так хотелось вновь услышать в доме детский смех.

Не судьба.

Я тебя еще не достал своим старческим брюзжанием, Девятый? Ты, наверное, хочешь, чтобы я сразу раскрыл все карты — рассказал бы о встрече с Кивиром, об устройстве мира. Можешь пропустить несколько абзацев и перейти к самому главному. Я не обижусь. Но если все же интересна моя жизнь, то я продолжу. Осталось совсем немного до конца.

В общем, детей у меня и у Ксюши не было после Маши. Как и обещал, я больше не ходил в город. Хотя зря, наверное. Многие вещи еще ждут своих хозяев. Монстры отчего-то перестали появляться в моем лесу. Не знаю причины. Я их вообще последний раз видел лет семь назад. Может, вымерли. Хотя навряд ли.

Мне всегда казалось, что я буду вечно молодым. У меня же прорва времени, думал я. Всё успею! Всё смогу! Оглянуться не успел, как стукнуло шестьдесят пять. Что сделал я за свою жизнь? Построил дом — хлипкую хижину! — в лесу, убил собственного ребёнка… Мало поводов для гордости. Перед сном, лежа вместе с женой на кровати, я мечтал, как найду других людей, построю новый город и объявлю войну гигантским тварям. Я хотел быть мессией! Избранным.

Пустые мечты…

Господи, каким же дураком я был! Как умудрился потерять тридцать лет? Еще же вчера, кажется, у меня на руках мирно спала дочь, а жена на кухне готовила ужин. Во мне кипела жизнь!

Теперь я усталый и глупый старикашка с трясущимися руками.

Ксения умерла четыре года назад. Умерла так, как хотел бы я: легла спать и не проснулась. Похоронил жену рядом с дочкой.

Старый идиот! Надо было сжечь тела!

На седьмой день после смерти Ксении я решил, что построю часовню возле могил. Хотел соорудить небольшое строение, где смог бы молиться и просить Бога о прощении.

Иконы у меня были: я в свое время рюкзаками таскал их из города. Однако мне приходилось прятать их, так как жена ненавидела церковь и не верила в бога. Господи, прости её грешную. Она не понимала, что творила.

На постройку часовни ушло два года. Я бы и за месяц управился, если бы мое здоровье не подкосили… мертвые близкие, что ли. Не знаю, как сказать иначе. Назвать жену и дочь тварями — язык не поворачивается. Я совершенно забыл, что тела нельзя хоронить рядом, иначе они оживают и соединяются в таких уродов, что от одного вида можно отдать Богу душу.

Я нес воду из озера, когда увидел руку, торчащую из земли. Стояло жаркое летнее утро. И мертвеца я скорее почувствовал, чем увидел: запах гнили хорошо ощущался во дворе. Помню, сначала подумал, что свинья издохла. Но дело оказалось не в несчастной хрюшке. Я смотрел, как длинные изогнутые пальцы мертвяка вяло шевелились, а мысли крутились вокруг вони — смеси тошнотворно-сладкого и тухло-кислого.

Сколько тогда простоял на улице и тупо пялился, прежде чем побежал за лопатой и косой? Не знаю. В голове не укладывалось, что мои близкие превратились в причудливых уродцев, что бродили в разрушенных городах и деревнях.