Однако обошлось: огромное чудище просто исчезло, испарилось, словно и не существовало его никогда. Вот только что немигающие глаза пожирали несчастного человека, но стоило Пятому моргнуть — город-монстр пропал.

Пятый зажмурился и с силой сжал виски. Показалось? Или гигантская тварь действительно существовала? Но куда она пропала?

«Как же мне всё надоело! Я хочу проснуться. Хочу прямо сейчас открыть глаза и оказаться в своей постели. Рядом со мной будет лежать жена. Надоели эти игры!»

— Пора, — сказал старик.

Открыв глаза, Пятый бросил на него взгляд. Сосед по-прежнему сидел, облокотившись о мясную стенку, и тяжело дышал. Он походил на брошенную на пол куклу: руки были повернуты под неестественным углом, как наклонившиеся стойки указателей, голова упала на грудь.

— Пора, — повторил старик. Губы его даже не шевельнулись, однако Пятый отчетливо услышал голос.

«Пора куда?»

— Кивир ждет. Ты готов.

«И что мне делать?»

Проклятый мушиный хоботок зажил своей жизнью: начал извиваться и издавать чавкающие звуки.

— Ты должен прыгнуть в море, — сказал старик. — У тебя есть право на последнюю беседу со мной.

«Я увижу дочь?»

Губы старика раздвинулись в отвратительной усмешке.

— Решать тебе.

«Зачем ты убил мою жену?»

— Так было нужно.

Пятый не сразу осознал, что набросился на старика. Он ударил кулаком в распухшие губы урода, затем — в сломанный нос. Внутренний голос закричал: старик не будет жить! Старик умрет! От каждого удара из ушей Ублюдка сыпались жучки и маленькие пауки.

«Ты! Убил! Мою! Жену!»

Кулаки Пятого, словно глыбы скал, падающие на корабль, неумолимо рушились на голову Ублюдка. Череп старика противно хрустнул. Через несколько секунд дряхлый урод отдал богу душу.

Свесив ноги с края дыры великана, Пятый сидел и смотрел на человеческое море. На его кулаках запекалась черная кровь старика; вены на левой руке сияли ядовито-зеленым светом; лоб испещряла глубокая морщина. Кровь бешено стучала в висках, отмеряя секунды. Сознание вбирало ужасающие красоты мира, растворяло их в душе Пятого, как вода растворяет завиток краски с кончика кисти.

Прыгать в море? Или все же не стоит? Великан по-прежнему шел по телам, не обращая внимания ни на вспышки молний, ни на нити мертвецов в небе. Пятый пробовал поговорить с ним, но ответом ему была тишина. Изредка великан изрыгал крик. Но этот крик звучал безжизненно, точно свинцовая пуля, выпущенная из револьвера.

Пятый не мог решиться прыгнуть в море. Он представлял, как опуститься в холодную, липкую кровь, которая запустит свои ледяные щупальца в его тело, как придется касаться мертвецов, придется вдыхать запахи разложения. Чего он, Пятый, добьется, прыгнув в море? Нет ответа…

«Я должен. Обязан. Не ради себя — ради дочери. Я же через столько прошел… Неужели я так сильно боюсь каких-то мертвецов? Я должен прыгнуть… Должен».

А если старик обманул? Если он хотел лишь избавиться… Бред. Бред в кубе. Ублюдок мог бросить его, Пятого, еще на кладбище. Мог натравить архаровцев. Однако не сделал этого.

Надо прыгать.

Надо…

Но Коля по-прежнему сидел в дыре великана. Его чувства с каждой секундой затапливались образами мертвого моря. Рассудок терял ясность. Сколько бы себя Коля не убеждал, но все равно не мог решиться прыгнуть.

Не мог даже ради нового мира для себя.

Ради ответов Кивира.

Ради дочери…

Пятый не верил в реальность происходящего. Солнце, великан, море, нити тел — всё казалось бутафорским. Чертов Кивир! Коле лишь оставалось переживать кошмарную тишину, охватившую весь мир.

«Ссыкло! Неужели ты больше не хочешь спасти свою дочь? Совсем расклеился, чертов трус. Встань — и прыгни. Это же так просто. Хватит жевать сопли! Сейчас не время рефлексировать».

Собрав всю волю в кулак, Пятый поднялся. Он вдыхал запахи пота вперемежку с запахами крови и гниения. Голова кружилась, словно кто-то сильно ударил его. Солнечный рев в ушах не смолкал. Было трудно дышать. Казалось, горло сжимает металлический обруч.

«Прыгай-прыгай-прыгай-прыгай-прыгай-прыгай», — тараторил внутренний голос.

Пятый бросил взгляд на море. Вот качалась на волнах крови девушки лет восемнадцати. Фиалковые глаза смотрели в голубое небо. На шеи и груди красовались пятна ожогов. У неё была тонкая талия. Широкие плечи, изящные длинные пальцы со сломанными ногтями. Пятый чувствовал себя рыбой, пойманной на крючок за губу. Вот рядом с девушкой был маленький мальчик. Сколько же ему стукнуло лет, когда он умер? Шесть? Семь? В отличие от девушки у ребенка оказались серые, как штормовое море, глаза.