— Тамара Михайловна! Вы же без ножа режете: командир в порошок меня сотрет и на медкомиссию направит. А там один приговор — к лётной работе не годен: никто не захочет брать на себя ответственность, если появились какие-то отклонения.

— Ничего поделать не могу. У вас учащённое сердцебиение, высокое давление крови. Лететь нельзя.

— Да я здоров как бык! Сами недавно говорили об этом.

— По внешнему виду не всегда можно судить о здоровье. — Тамара Михайловна вытащила у него из-под мышки градусник, глянула на столбик красной ртути. — Температура нормальная, но всё равно допустить вас к полету я не имею права, о чем обязана доложить командиру.

Майор Фирсов сам заглянул в медпункт.

— Ну, ты чего тут расселся, — стал строго отчитывать второго пилота. — В любви объясняешься, что ли?

— Не хамите, Владимир Андреевич, — оборвала его Тамара Михайловна. — Ваш второй пилот болен, и я отстраняю его от полёта.

— Ну, допустим, отстранять или разрешать имеет право только командир. Вы можете только рекомендовать, — завелся и майор, уязвленный категоричностью врачихи.

— Пусть будет по-вашему: рекомендую. Настоятельно. У него высокое давление, тахикардия.

Майор окинул Геннадия уничтожающим взглядом.

— Что, донжуан, доамурничался? И что изволите теперь доложить командиру отряда?

— Да нормально… слетаю я, — промямлил Геннадий.

— Слетаешь… к милке на кровать или с кровати. Пошёл вон!

Геннадий брёл с аэродрома, как побитый пёс, низко опустив голову. Хорошо еще, что командир отряда сам решил полететь с Фирсовым в качестве инспектора — ему положено было проверить технику пилотирования майора. А вернутся — гнев Фирсова поугаснет, и он простит своего второго пилота.

Красные «Жигули» всё ещё стояли на краю аэродрома, и Лариса очень удивилась, когда он подошёл к машине.

— Что, отменили полёт? — спросила, стараясь заглянуть ему в глаза.

— Отменили. Для меня, — тихо проговорил Геннадий. — Отстранили.

— За что? — ещё больше удивилась Лариса.

— За любовь, — грустно усмехнулся Геннадий. — Перестарались мы с тобой вчера. Давление у меня сильно подскочило.

Лариса покусала губу, виновато прижалась к нему.

— Не расстраивайся, милый, все перемелется. Отдохнешь немного. А давление — экая невидаль, оно почти у каждого человека скачет. Поедем ко мне, я тебя вылечу.

— Подождем. Ты же хотела посмотреть, как взлетают самолёты. — Геннадия что-то удерживало на месте, словно он надеялся, что майор Фирсов одумается и изменит свое решение. Хотя он строг и порою бывает груб и бестактен, как герой анекдотов поручик Ржевский, но Геннадия уважает, ценит за летный талант и обещал при первой же возможности послать на курсы командиров экипажей. А давление… Лариса права, с кем не бывает, за такую болезнь с летной работы не списывают.

Они стояли минут десять, больше молчали, прислушиваясь к звукам на аэродроме. И вот наконец заурчали мощные двигатели «Руслана». Минуты три работали ровно, прогревая свое озябшее за морозную ночь тело, потом так взревели, что Лариса зажала уши. И когда рёв снова перешел в мерный гул, она спросила:

— Что это с ним? Что-нибудь случилось?

— Нет. Перед взлетом двигатели опробуют на всех режимах, чтобы удостовериться в их исправности.

— Значит, с твоим всё в порядке?

— Бортинженер у нас — дока. Никогда не подводил, — с гордостью похвалил капитана Артамонова Геннадий. — Мы с ним третий год летаем, и никаких отказов.

«Ан-124» между тем начал выруливать со стоянки.

— А ты когда-нибудь покатаешь меня на своём самолёте? — весело спросила Лариса, желая, видимо, поднять его настроение.

Получилось наоборот: Геннадий нахмурился, тяжело вздохнул. Ответил после длинной паузы с грустной иронией:

— Покатаю, если спишут в гражданскую авиацию.

«Руслан» вырулил на взлётно-посадочную полосу и, ещё раз опробовав силу своих «лёгких» — Лариса при этом снова зажала уши, — понесся по бетонке в направлении города. Вот переднее шасси оторвалось от полосы, нос самолёта нацелился в небо и, пробежав ещё с километр, взмыл над окраиной аэродрома.

Сколько раз Геннадий наблюдал за взлётами самолётов! Ещё мальчишкой бегал за три километра к небольшому аэродрому, даже не аэродрому, а просто летному полю, где базировалась тройка «Ан-2» да производили посадку почтовые самолёты. И каждый раз, когда самолёт уходил ввысь, у него замирало сердце от восторга и зависти; он с восхищением думал о конструкторах, создавших этих железных птиц, подвластных не менее умным и смелым, чем конструкторы, людям — пилотам.