С идеей сюжета Виктор определился окончательно, остальное было делом техники. Материал казался ему увлекательным какой-то сложной, неочевидной логикой движений человеческой души.

Сюжет был готов еще в начале марта, но Виктор подумывал, не стоит ли вставить его в самую последнюю свою передачу. Что-то вроде прощального поклона: сделал все, что мог, и ухожу спокойно.

— Почему? — всполошилась Линда, — очень убедительно! Мне понравилось, что версия там не одна, их несколько, однако все они — в русле психологического объяснения феномена. Но тебе не кажется, что весь этот психоанализ будет скучноват для публики: ни политических интриг, ни ползучей инопланетной интервенции?

— Хорошо, Лин! Я немножко завяз в этой теме, взгляд со стороны не помешает. Давай отсмотрим вместе и обсудим, что изменить, как придать сюжету динамики.

Узкую, как пенал, комнатку без окон, забитую аппаратурой, широкий плазменный экран, наподобие ночника, освещал мирным голубоватым светом. Полоса белого света пробивалась сзади, из приоткрытой двери.

Два кресла стояли вплотную друг к другу: иначе не умещались. Локтем Линда чувствовала каждое движение руки Виктора, приподнимавшей пульт, нажимавшей то на одну, то на другую кнопку: «Пуск», «Стоп», «Назад», «Пуск», «Стоп»… Она делала умные и тонкие замечания. И все время чувствовала слабый, на грани различимости, запах его туалетной воды или дезодоранта, напоминавший запах морского ветра. От его тела наплывали волны тепла.

Виктор все время оборачивался к ней, чтобы выслушать или сказать что-то, и она старалась не слишком часто ловить взгляд его широко раскрытых от недостатка освещения серых глаз; не слишком пристально наблюдать, как обнажаются и вновь скрываются за его движущимися то в улыбке, то в речи губами ровные блестящие зубы. На таком маленьком расстоянии, казалось, она чувствовала, что губы у него теплые, упругие и сухие.

Пару раз она слишком далеко выставила локоть за пределы подлокотника кресла. Виктор, глядя на экран и одновременно жестикулируя зажатым в ладони пультом, задел ее руку. В первый раз сказал: «Ой, извини» — и ладонью мимолетно коснулся ее. Во второй раз снова покаянно воскликнул: «Извини! — и добавил: — Тесно тут ужасно!»

Сюжет требовал внимания; обсуждали напряженно и вдумчиво. А в голове Линды все билась упрямая, скользкая, противная мысль: «Он вошел следом и оставил дверь приоткрытой. Случайно или намеренно? Если намеренно, значит, правду говорят об этом человеке, что он как огня боится общественного мнения о своей персоне. Не хочет, чтобы о нем узнали лишнее? Или подумали лишнее?.. Может, он боится дать мне надежду? Но, стало быть, думает о такой возможности…»

Линда силилась понять, что за человек сидит рядом с ней. Какой он, этот мужчина с теплой, ободряющей улыбкой и горячими ладонями, такой закрытый, такой непроницаемый? Он так возбуждает ее, но можно ли его любить? И стоит ли? Как вопрошали в старинных романах: кому принадлежит его сердце?

С ней однажды случилось нечто подобное. Так у нее появился сын. Отец ребенка оказался совершенно недостойным ее любви.

Виктор согласился с Линдой: сюжет следовало перекроить. В прежнем виде он был, что называется, на любителя. Не выигрышный для самой последней передачи, слишком задумчивый. После переделки он обязательно пойдет в последней передаче с участием Смита.

Виктор покинул крошечную монтажную комнатку с твердым намерением ее модернизировать, а в ближайшее время хотя бы поставить в этой мышеловке хороший кондиционер: духота, несмотря на специально приоткрытую дверь, его замучила. У Линды к тому же слишком сильные для его обоняния духи.

Вышел в холл подышать и немножко размяться и встретился с Бетти Николсен.

— О! Бетти, привет! Как дела?

— В пределах допустимого. Как твои, Виктор?

Он вспомнил, что недавно удостоился чести познакомиться с Рэйфом, сыном Бетт.

— Как поживает Рэйф?

— Он обзавелся котенком и совершенно забыл о родной матери.

Бетт посмотрела на часы и виновато взглянула на Виктора: поболтала бы еще, но — дела! Виктор, в общем, тоже торопился.

— Когда у тебя перерыв, Бетти?

— В три.

— Пообедаем вместе?

— С удовольствием.

Виктор не особенно задумывался, зачем он приглашает Бетт. Не то чтобы она очень уж нравилась ему как женщина. Но в последнее время он прилежно учился прислушиваться к голосу собственного сердца. А в сердце жило нежное сочувствие к Бетт со всеми ее бедами, проблемами, разлученными детьми. Сердце говорило, что с Бетти надо встретиться. Или даже — встречаться. Во всяком случае, общаться с ней ему было легко и приятно.

Ах, какая неприятная история!

Позвонил Игорь, спросил, как у меня дела, где я теперь устроилась.

Голос у него был совершенно трезвый. Он вообще выпивать не любит…

Я рассказала все, пожаловалась, что поздно возвращаюсь домой в те вечера, когда занятия. Темно, страшновато. А он вдруг сказал:

— Давай я тебя встречу в следующий раз!