— Ну, дарлинг, все кончилось.

Сента думала: «Это никогда не кончится».

В окно врывался гул радостной толпы, наполнявшей улицы. Шел мелкий дождь. Сенте казалось, что он моросит в ее собственном сердце. Она старалась приободриться.

— Это глупо, — говорила она, — давать волю своим нервам.

Джорджи телефонировала:

— Мы должны отпраздновать перемирие. Идем куда-нибудь. Захвати с собой Сильвестра.

Сильвестр сейчас же согласился. Ему страшно нравилась Джорджи, ее дом на Брютон-стрит и тон веселья, доминировавший там. Войдя к Сенте в комнату, он стал причесываться. Глядя на него, Сента подумала: «Какой Сильвестр интересный мужчина. И неудивительно. За четыре года он мог, конечно, измениться к лучшему».

— Сента, пойдем тоже с нами, — сказал он ей, отвернувшись от зеркала. Положив ей руки на плечи, он спросил: — Какой смысл тебе так горевать?

Чувствуя, что слезы снова подступают, она сказала:

— Я понимаю, что нет смысла, но чувствую себя еще очень слабой. Пойди ты один.

Она услышала, как он веселым голосом позвал такси и уехал. Вскоре улицы погрузились в тишину.

В комнату вошла Клое:

— Сента, зашел добрый приятель Сильвестра. Я часто слышала его имя. Майкл Торрес. Он хотел повидать Сильвестра, но когда я сказала ему, что Сильвестра нет дома, он спросил, нельзя ли повидать тебя.

Сента спросила:

— Как ты думаешь, может быть, мистер Торрес поднимется ко мне?

— Хорошо, я принесу сандвичей и сладостей.

Слегка прихрамывая и мило улыбаясь, вошел Майкл Торрес. Сенту немного удивило, что он был такого высокого роста. Последний раз, когда она его видела, он был совершенно другим, а сегодня выглядел очень элегантным.

— Итак, мы опять встретились с вами, — сказал Торрес, пожимая руку Сенты.

— Сильвестр, вероятно, сегодня пошел праздновать?

— Да, он у одной из моих приятельниц, Джорджи Корнуоль.

— О, я ее знаю. Мой кузен Маунтхевен — ее знакомый.

Внимательно присмотревшись к Сенте, он сказал:

— Вы все еще выглядите довольно слабой. Мне кажется, что вы серьезно болели.

— Нет, всего только инфлуэнцой. Но эта болезнь оставила после себя невероятную слабость. Когда вы вошли, я думала о том, что мне делать.

— Все так изменилось. У кого есть свободное время, тот должен над этим задуматься, — ответил Торрес. — Меня интересует журналистика. Писали ли вы когда-нибудь?

— Никогда.

— Почему бы вам не попробовать? Мне всегда казалось, что многие могли бы писать, если бы только захотели заставить себя.

— А мне кажется, что к этому я тоже неспособна.

— А вы попробуйте. Быть может, что-нибудь получится. Сначала я писал небольшие специальные речи и маленькие статейки для моего начальства и для прочих «великих людей». Но теперь думаю сам заняться беллетристикой. Ведь, в конце концов, в моей жизни было больше событий, чем во всех тех книгах, которые я когда-либо читал.

— Расскажите мне хотя бы одно ваше приключение, — попросила Сента.

Когда Клое вошла, неся поднос с кексом и виски, он вскочил и весело обратился к ней:

— Я убеждал мисс Гордон стать достойной подражательницей Жорж Санд.

Клое засмеялась.

— Но каким же образом? — Слушая, как Торрес развивал свою теорию о писателях, она присела на маленькую старую кушетку, внимательно глядя на него.

— Приходите ко мне в контору. Обещаете? — прощаясь, сказал он Сенте, — я, к сожалению, не могу дольше оставаться, так как приглашен в несколько мест праздновать перемирие.

Но, выйдя из Кемпден-Хилля, он даже не подумал позвать такси, пока не дошел до Кенсингтон-Хайстрит. С трудом пробравшись сквозь толпу, циркулировавшую вокруг Гайд-парка, он продолжал свой путь по спокойным улицам Мейфера.

Как странно — он в Лондоне. Войны больше нет, но также нет и будущего. Конечно, он устроится опять в журнале. Ведь Маунтхевен так мил к нему и так о нем заботится. Мики вспомнил о своих родителях, которые жили в Индии и там умерли, когда ему было пятнадцать лет. Он учился тогда в школе в Англии. Год спустя он ее покинул и в качестве юнги устроился на пароходе, идущем в Индию. Год пребывания на море убедил его, что моряком нужно быть по призванию. Тогда впервые он встретился с Чарльзом Маунтхевеном.

Мики решил, что вряд ли в этот вечер они встретятся. Он ясно представлял себе, как Чарльз увлекся всеобщей радостью и от души веселился. Война для него была не чем иным, как новым видом спорта. Но он был храбрым человеком и прекрасным солдатом. Ему, как и многим другим, вероятно, будет недоставать войны. Он долго будет отвыкать от всех ее ужасов, связанных с ней лишений, неудобств и бессонных ночей. С радостью он будет вспоминать совместную жизнь с людьми, делившими с ним все эти тяготы, для которых перемирие не было праздником.