Быстрое продвижение немцев ставит перед Мари вопрос совести: ехать ли ей в Бретань к дочерям, или оставаться в Париже? А в случае угрозы столице со стороны захватчиков должна ли она уходить вместе с отступающими санитарными учреждениями?

Мари спокойно взвешивает все возможности и принимает решение: что бы ни случилось, она останется в Париже. Ее удерживает в Париже не только предпринятое ею благое начинание. Она думает о лаборатории, о тонких приборах, хранящихся на улице Кювье, о новых кабинетах на улице Пьера Кюри.

Если Мари так спокойно готовится не покидать Париж и в случае его окружения, бомбардировки или даже его захвата, то это потому, что в нем есть одно сокровище, которое ей хочется спасти от захватчиков: грамм радия, хранящийся в лаборатории. Ни одному посланцу не дерзнула бы мадам Кюри доверить драгоценную крупицу, и она решает сама отвезти ее в Бордо.

И вот Мари уже в битком набитом вагоне переполненного поезда, эвакуирующего официальных лиц и чиновников. На ней пыльник из черного альпага, в руках — небольшой вьюк со спальными вещами, а среди них… грамм радия, тяжелый ларчик, где под защитой свинцовой оболочки хранятся крохотные пробирки. Каким-то чудом мадам Кюри находит свободный краешек скамьи и ставит около себя тяжелый вьюк.

Намеренно не слушая пессимистические вагонные разговоры, она смотрит в окно на залитую солнцем равнину. Вдоль железнодорожного полотна стелется шоссе, а по нему бегут на запад автомобили бесконечной вереницей.

Бордо наводнен беженца-ми. Носильщик, такси, номер в гостинице — все в одинаковой степени недоступно. Уже смеркается, а Мари все еще стоит на привокзальной площади, подле своей ноши, которую у нее нет сил поднять. Ей кажется забавным положение, в какое она попала. Уж не придется ли ей до завтра стоять на часах у тюка ценою в миллион франков? Нет. Один из спутников Мари, чиновник министерства, узнал ее и пришел на выручку. Этот спаситель предоставил ей комнату в частной квартире. Радий укрыт. Утром Мари помещает в сейф свое громоздкое сокровище и, наконец освободившись, едет назад, в Париж.

Воинский состав, куда пробралась эта единственная «штатская», движется невероятно медленно. Не один раз он останавливается среди голого поля на целые часы. Какой-то солдат дает Мари большой ломоть хлеба из своего походного мешка. Со вчерашнего утра, с той минуты, как она вышла из лаборатории, у нее не было времени поесть. Она умирает с голоду.

В мягком свете первых дней сентября Париж, затихший под угрозой, приобретает в ее глазах особую недосягаемую доселе красоту и ценность. И вдруг лишиться такой жемчужины? Но какая-то весть разливается по улицам Парижа бушующим прибоем. Мадам Кюри, покрытая дорожной пылью, спешит узнать, в чем дело: немецкое наступление сломлено, началась битва на Марне!

Мари встречается со своими друзьями Аппелем и Борелем. Она намерена теперь же предложить свои услуги основанной ими санитарной организации «Национальная помощь». Поль Аппель, председатель этого учреждения, проникается жалостью к бледной, изнуренной женщине. Он заставляет Мари прилечь на кушетку и упрашивает ее дать себе отдых на несколько ближайших дней. Мари не слушает. Она хочет действия, действия! «Лежа на кушетке, бледная, с широко раскрытыми глазами, она была одно горение», — расскажет позднее Аппель.

Мадам Кюри предугадала все: что война будет затяжной, кровопролитной, что все чаще и чаще придется оперировать раненых на месте, что хирурги и рентгенологи должны будут находиться на своем посту в полевых госпиталях и, наконец, что рентгеновские автомобили окажут неоценимые услуги.

Один за другим снаряжает Мари у себя в лаборатории эти автомобили, прозванные на фронте «кюричками», не обращая внимания на равнодушие и глухую враждебность всяких бюрократов. Наша «трусиха» стала вдруг требовательной и властной особой. Она тормошит беспечных чиновников, требует у них пропуска, наряды, визы, а те чинят препятствия, потрясают уставами… «Пусть штатские не лезут к нам!» — так рассуждают многие из них. Но Мари пристает, спорит, ставит на своем.

Она беспощадно «грабит» и частных лиц. Великодушные женщины, вроде маркизы де Ганэй и принцессы Мюрат, дарят или одалживают ей свои лимузины, а она сразу превращает их в рентгеновские станции. «Я верну вам автомобиль после войны, — с чистосердечной уверенностью обещает она. — Право, я вам верну его, если он уцелеет».

Из двадцати автомобилей, приспособленных таким образом, Мари один оставляет для себя: это «рено» с тупым капотом и с кузовом в виде товарной фуры. Разъезжая в этом ящике защитного серого цвета с красным крестом и французским флагом, нарисованными прямо на листовом железе кузова, она ведет жизнь былых вольных капитанов.

Телеграмма, телефонный звонок уведомляют мадам Кюри о том, что полевому госпиталю, переполненному ранеными, требуется немедленно рентгеновская установка. Мари проверяет оборудование. Пока солдат-шофер заправляет машину горючим, она идет за своим темным плащом, дорожной шляпкой, круглой, мягкой, утратившей цвет и форму, берет свое имущество: саквояж из желтой кожи, весь в трещинах и ссадинах. Садится рядом с шофером на открытое для ветра сиденье, и вскоре доблестный автомобиль несется на полной скорости — пятьдесят километров в час — по направлению к Амьену, Ипру, Вердену.