Философские учения данной эпохи направили это национальное умственное движение по особому пути. В предшествующие годы позитивизм Огюста Конта и Герберта Спенсера внес новые основы в мышление Европы. Одновременно работы Пастера, Дарвина и Клода Бернара показали огромное значение точных наук. В Варшаве, как и везде, исчезает вкус к произведениям романтиков. Искусство, вся сфера чувств находятся в пренебрежении. Юношество, склонное к категорическим суждениям, сразу поставило химию и биологию выше литературы, а преклонению перед писателями пришло на смену преклонение перед учеными.

Но надобно сказать, что если эти новые идеи развивались в свободных странах вполне открыто, то не так обстояло дело в Польше, где каждое проявление свободной мысли считалось подозрительным. Новые теории сюда просачивались и разливались по подземным каналам.

Вскоре после своего возвращения в Варшаву Маня Склодовская попадает в среду ярых поклонников позитивизма. Сильное влияние оказывает на нее учительница женской гимназии Пьясецкая, блондинка лет двадцати шести — двадцати семи, худая и своеобразно некрасивая. Влюбившись в студента Нордлина, недавно изгнанного из университета за политическую неблагонадежность, она страстно увлеклась современными доктринами.

Маня первоначально отнеслась к этому как-то недоверчиво и боязливо, но вскоре прониклась смелыми идеями своей подруги. Ее самое с сестрами Броней и Элей и с их подругой Марией Раковской допускают в так называемый «Вольный университет», в котором читались курсы анатомии, естественной истории и социологии. Их вели профессора-добровольцы, помогавшие молодежи расширить свое образование. Эти лекции читались тайком или у Пьясецкой, или в какой-нибудь другой частной квартире. Группы по восьми-десяти учеников собирались вместе, слушали и записывали лекции, обменивались книгами, брошюрами, статьями. При малейшем постороннем шуме они приходили в трепет.

Сорок лет спустя Мари Кюри писала:

«Я живо помню теплую атмосферу умственного и общественного братства, которая тогда царила между нами. Возможности для наших действий были скудны, а потому и наши достижения не могли быть значительными; но все же я продолжаю верить в идеи, руководившие в то время нами, что лишь они способны привести к настоящему прогрессу общества. Не усовершенствовав человеческую личность, нельзя построить лучший мир. С этой целью каждый из нас обязан работать над собой, над совершенствованием своей личности, возлагая на себя определенную часть ответственности за жизнь человечества; наш личный долг помогать тем, кому мы можем быть наиболее полезны».

«Вольный университет» не ограничивался только пополнением образования девиц и юношей, окончивших гимназию. Сами ученики его становятся наставниками. Пьясецкая уговаривает Маню давать уроки бедным женщинам. Маня берет на себя работниц швейной мастерской, читает- им книги и постепенно составляет для них библиотечку на польском языке.

Можно себе представить увлечение этой семнадцатилетней девушки своей работой! Ее детство протекло среди чудесных, обожествляемых вещей — физических приборов ее отца, и он еще до «моды» на точные науки привил Мане свою научную пытливость. Но прежний детский мир уже не удовлетворяет кипучую натуру девушки. Маня мечтает не только о математике и химии. Она мечтает изменить современный общественный порядок. Она стремится просветить народ. По своим передовым идеям, по благородству своей души Маня — социалистка в полном смысле слова. Однако же она не примыкает к варшавской группе студентов-социалистов.

Маня еще не понимает, что ей необходимо разобраться в своих мечтаниях и на чем-нибудь остановиться. Пока же с одинаковой восторженностью она отдается и национальным чувствам, и гуманистическим идеям, и своим умственным запросам.

Несмотря на влияние новых учений, несмотря на бурную деятельность, она по-прежнему очаровательна. Хорошее, строго выдержанное воспитание, пример целомудренной семьи охраняли ее юность и не давали впадать в крайности. Восторженность и даже страстность всегда сочетались в ней с изяществом, с каким-то сдержанным достоинством.

Если между часами репетиторства, занятиями с работницами мастерских и тайными лекциями по анатомии у Мани бывает свободный перерыв, она уходит к себе в комнату, где что-то читает, что-то пишет. Ушло то время, когда она глотала пустые, нелепые романы. Теперь она читает Гончарова, Достоевского или «Эмансипированных женщин» Болеслава Пруса, где встречаются портреты молодых полек, таких же, как она, и так же стремящихся к умственной культуре. Ее тетрадка с записями для себя хорошо отражает духовную жизнь юной девушки, жадной до всего и стоящей на распутье своих разносторонних дарований: десять страниц тщательных рисунков свинцовым карандашом, иллюстрирующих басни Лафонтена, немецкие и польские стихи; отрывки из книги Макса Нордау «Ложь условности», стихотворения Красинского, Словацкого и Гейне; три страницы из ренановской «Жизни Христа», начатые со слов: «Никто и никогда еще не ставил в своей жизни любовь к Человечеству так высоко над суетными, мирскими интересами, как делал это он (Христос)…»; затем выписки из работ русских философов, отрывок из Луи Блана, страничка из Брандеса, снова рисунки животных и цветов, опять Гейне; собственные переводы Мани на польский язык из Мюссе, Прюдома, Франсуа Коппе.

Сколько противоречий! Все дело в том, что эта «эмансипированная женщина», коротко обрезав свои чудесные белокурые волосы в знак презрения к кокетству, все же вздыхает по любви и переписывает целиком прелестное, но чуть слащавое стихотворение:

Маня скрывает от своих подруг, что ее пленяет и «Разбитая ваза» и «Прощай, Сюзон». Ей трудно признаваться в этом и самой себе. Строгое платье, выражение лица, до странности ребячливое из-за коротко подстриженных кудрей, превращают Маню в какую-то девочку-мальчишку, которая бегает по собраниям, докладам, спорит, выходит из себя. Своим подругам она декламирует стихотворения Асныка, вдохновленные горячей любовью к родине и ставшие «Исповеданием веры» этой молодежи: