Смит протестующе застонал. Картр вполне понимал его. Быть так близко и не иметь возможность преодолеть последние четверть мили, отделявшие их от загадки — это раздразнило бы кого угодно. Но придется уйти и держаться подальше от туземцев.

Описание здания заинтересовало Зикти, и на следующее утро он спокойно попросил помощи у Зинги, сказав:

— Поскольку я, к сожалению, не знаком с современными способами подкрадывания и маскировки, я вынужден просить специалистов обучить меня этому. Увы, даже отделенный от своей кафедры, я не могу сдержать желания собрать знания. А обычаи туземцев, несомненно, очень интересны, и, с вашего разрешения,сержант, мы попробуем подобраться к ним и понаблюдать за ними…

Картр улыбнулся.

— С моего разрешения или без него… Кто я такой, чтобы мешать собирать знания? Хотя…

— Хотя, — подхватил его мысль Зикти, — возможно, впервые за многие годы ученый моего ранга собирает сведения в полевых условиях? Что же, это одна из болезней нашей цивилизации. Личное участие помогает заполнить пробелы. А факты, почерпнутые при изучении одной цивилизации, могут пригодиться для спасения другой.

Картр провел рукой по волосам.

— Они хорошие люди, эти туземцы, и мы можем помочь им. Хотел бы я …

— Если бы у нас была медицинская подготовка, мы могли бы безопасно встречаться с ними… Вернее, вы могли бы. Другой вопрос, как они вопримут бемми, — Зикти указал на свою изогнутую грудь. — Каково отношение примитивных племен к неизвестному? Они его боятся.

— Да… Бедный мальчик решил, что Зинга — демон, — неохотно согласился Картр. — Но со временем… Когда они поймут, что мы хотим им добра…

Зикти с сожалением покачал головой.

— Как жаль, что среди нас нет врача. И это одно из тех немногих обстоятельств нашего положения, которое меня тревожит.

— Вы готовы, хага Зикти?

Зинга, склонив голову, обратился к старшему закатанину с одной из четырех форм уважения. И это подтверждало предположение Картра, что Зикти занимал у себя на родине высокое положение.

— Иду, мой мальчик, иду. Мы с моей семьей может поблагодарить праматерь за то, что у нас такие товарищи по несчастью!

Картр, довольный, следил, как уходили закатане. Он понимал, что Зикти, неохотно высказывающий свое мнение по вопросам, касающимся рейнджеров, был их лидером. Даже Смит и Дальгр, несмотря на свою врожденную подозрительность по отношению к негуманоидам, тем более сенситивам, признавали это, попав под влияние всегда спокойного, добродушного историка. Патрульные охотно и весело оказывали услуги Заците и Зоре, а к Зору относились как страшие братья. Как будто разница между людьми и бемми исчезла, как и разница между рейнджерами и членами экипажа.

— О чем ты думаешь, улыбаясь и глядя в пустоту? — Филх опустил вязанку хвороста и потянулся. — Если тебе нечего делать, носи дрова.

— Я думаю о том, что многое изменилось, — начал было сержант.

И тут же обнаружил, что Филх проницателен не менее Зинги.

— Нет больше бемми, нет больше рейнджеров и членов экипажа

— ты это имеешь в виду? Да, как-то так уж получилось,

— он сел на вязанку хвороста. — Когда мы уходили из города, им, — он ткнул пальцем в том направлении, где находились Смит и Дальгр, — им пришлось сделать выбор. Они его сделали не оглядываясь назад. Теперь они думают о различиях не больше, чем ты и Рольтх…

— Мы сами — Рольтх с его ночным зрением и я, сенситив

— почти бемми. К тому же я варвар с отдаленной планеты. А эти двое рождены во внутренних системах. У них больше предрассудков и нужно отдать должное: они их сумели преодолеть.

— Они лишь начали самостоятельно думать.

Филх поднял лицо к небу и испустил такой чистый и мелодичный звук, что Картр затаил дыхание. Может, это форма проявления счастья у Филха?

И тут же появились птицы. Картр застыл, боясь нарушить очарование. Филх продолжал петь, и птиц появлялось все больше и больше. Вспыхивали красные, зеленые, синие, желтые, белые перья. Птицы кричали у ног тристианина, садились ему на плечи, на руки, кружили над его головой.

Картр и раньше видел, как Филх приманивал птиц, но сейчас ему показалось, что весь лагерь превратился в вихрь машущих крыльев, радужных оперений.

Песня смолкла, и птицы поднялись облаком красок. Трижды прокружили они над головой Филха. Тристианин смотрел птицам вслед, расправив руки и напрягшись, как будто хотел улететь вместе с ними. Сержант смутно ощутил, какое стремление к полету должно владеть утратившим крылья народом Филха. Стоила ли разума эта утрата? Что думает об этом сам Филх?

Рядом кто-то вздохнул. Картр огляделся. Рядом стояли закатане: Зацита, Зора и Зор. Мальчик наклонился, чтобы подобрать красное перо, и волшебство кончилось. Филх уронил руки, поднятый гребешок медленно опустился. Он снова превратился в рейнджера, члена патруля, и перестал быть волшебным музыкантом.

— Так много разновидностей… Я не думал, что их так много.

— Да, Зор, это необычный мир для небесного существа. Но каждый мир имеет свои чудеса.

Филх подошел к закатанскому мальчику, который гладил алое перо.