— Я же на спор танцевала, — запротестовала Сима. — Чтоб собрать деньги для Недели рэгги.

— Расскажи это своей бомбейской тетке.

Ричард сидел в ногах кровати и с изумлением наблюдал, как, отвергнув опасную для здоровья футболку, я стала вывалить на пол содержимое шкафа, расшвыривая юбки, рубашки и джемпера, пока из своей комнаты не пришла Сима с костюмом, который она держала специально для собеседований при приеме на работу.

— Можешь надеть, — сказала она, — только дай слово, что не будешь танцевать в нем. И обещай мне не наставить пятен.

— Спасибо, — ответила я. — Я что, действительно похожа на человека, который не может донести до рта вилку с едой?

Ричард и Сима посмотрели на пятна от чая на моей пижаме, но ничего не сказали.

Бедный Ричард. И так-то мало радости знакомиться с двумя лунатиками, которые последние двадцать семь лет числятся моими родителями, но едва мы въехали на их улицу (опоздав всего на два часа), я поняла, что самое ужасное впереди: у подъезда уже стоял автомобиль моего брата Колина.

Мы с Колином близнецы. Но в это можно поверить, только посмотрев наши свидетельства о рождении или сделав анализ крови. Конечно, мы и не обязаны во всем походить друг на друга. В конце концов, я девочка, а он мальчик. Но можно предположить, что хоть что-то общее у нас должно быть. Вышло так, что у нас даже волосы разные. Ему каким-то образом удалось заполучить вьющиеся светлые локоны, самой природой уготованные мне, а мне достались редкие пучочки волос мышиного цвета и постепенно надвигающееся облысение. Ну, хорошо, насчет облысения я загнула, но разве не жестоко со стороны природы самыми красивыми волосами и ресницами награждать мальчиков? Назовите мне хоть одну представительницу прекрасного пола, обладающую самыми красивыми, по вашему мнению, ресницами, и мы вместе спросим у нее, какой удлиняющей тушью она пользуется.

В общем, мы с Колином ни в чем не походили друг на друга. Он был блондин. У меня волосы были серыми. У него были голубые глаза. Мои глаза были цвета лужицы с грязноватой зеленой водой. Его мускулы вызывали восхищение. Мои — жалость. И так далее, и так далее, и так далее. К тому времени, как нам исполнилось по шесть лет, он был настолько физически крепче меня, что многие считали, что он старше меня года на два, хотя на самом деле это я опережала его на целых восемь минут. Но наши различия нисколько не мешали всем, кто узнавал, что мы близнецы, постоянно сравнивать нас между собой.

В школе садистки-учительницы (которым лучше подошло бы амплуа проституток-доминатрикс в Сохо, а не формирование детских сердец и душ) при малейшей ошибке говорили мне: «Почему ты плохо считаешь? Твой брат Колин очень силен в математике. Почему ты не можешь без ошибки написать слово «несовершеннолетний»? Твой брат Колин может без ошибки писать слова длиной до восьми слогов». А вот спросил бы кто-нибудь его, сумеет ли он заплести французскую косичку? Или назвать всех членов группы «Bucks Fizz» по именам и с днями рождения? Наверняка не сумел бы.

— Ого, машинка, — присвистнул Ричард, увидев возле дома каплевидный синий «форд-фокус». Еще бы. Мой «форд-фиеста» (рыжий от ржавчины, а не от краски: первоначально он был желтым) выглядел так, будто активно эксплуатировался еще во время Крымской войны. Автомобиль был такой новый, что весь сверкал, что и объясняло появление Колина.

— Это машина моего брата, — уныло сказала я.

— Ты никогда не говорила, что у тебя есть брат, — сказал Ричард.

— И к тому же близнец.

Ричард как-то особенно посмотрел на меня.

— Тогда еще удивительней, что ты мне ничего о нем не говорила. Я думал, близнецы привязаны друг к другу. Между вами нет телепатической связи или чего-нибудь такого?

— Она прервалась, когда я забыла оплатить счет за телефон, — сухо ответила я. Я выключила урчащий двигатель своего чуть живого автомобиля и так сильно дернула ручник, что показалось, что что-то сломалось.

— Ну, ты готов? — спросила я Ричарда, давая ему последний шанс смыться. Но Ричард уже взялся одной рукой за ручку двери, сжимая в другой руке купленные на бензозаправке цветы.

— Готов, — сказал он и поднял вверх большие пальцы рук, точь-в-точь как летчик-истребитель Второй мировой войны перед атакой.

— Так, мне нужно еще несколько секунд, — сказала я. Но все равно было уже поздно. Мама увидела, как мы сворачивали в проулок, и уже открывала дверь дома, одновременно снимая фартук, как образцовые жены шестидесятых, которые умели одновременно варить картошку и пить коктейли, порхая из кухни в гостиную, и при этом поддерживать интеллектуальные беседы о полетах на Луну.

Мы еще не успели вылезти, а мама уже была возле машины.

— Что, ужасные пробки? — спросила она, целуя меня в обе щеки. — Я подумала, что это единственное, что могло вас задержать, — многозначительно добавила она.

— Я проспала, — сказала я.

— Поздно легла, да? — с укоризной произнесла она. — Так веселилась вчера, что забыла о том, что нужно навестить бедную старую мать?

— Мама, это Ричард, — сказала я, напоминая ей, что я привезла с собой гостя, прежде чем она припомнит тот случай, когда я исчезла по дороге из универмага и она направила на мои поиски всю полицию Южного Мидлэнда. Они даже обследовали местный пруд. Я тогда задержалась всего на десять минут. Когда вошла в садовую калитку, то увидела маму, вытирающую глаза кухонным полотенцем, в то время как огромный полицейский записывал мои особые приметы, и она бросилась ко мне и осыпала меня поцелуями, словно меня не было месяц. Но едва полицейский ушел, как меня больно шлепнули по ноге, и потом рано отправили спать за то, что я, видите ли, выставила их дураками. Я до сих пор помню лицо Колина и радостный блеск его глаз, когда он наблюдал с площадки второго этажа за тем, как меня наказывают. На самом деле я просто пошла домой через пышечную, потому что он мне сказал, что в кустах за культурным центром живут феи.