— Ну и кем вы хотите, чтобы ваш сын стал, мадмуазель? — зло поинтересовался он. — Лакеем? Конюхом? Или солдатом?! Или вы так глупы, что надеялись превратить подкидыша в принца?!

Луиза остолбенело молчала, не понимая, что означают эти упреки.

— Если уж вам так не терпелось показать свой грех всему свету, так подкинули бы младенца к церкви — тогда бы я смог для него что-то сделать! Так нет же, вам понадобилось бросить тень на меня! Если теперь после вашей выходки я возьму ребенка и буду воспитывать как благородного, над моей женой будет смеяться вся Франция, вы этого хотели?! Или, может, вам захотелось поколебать уверенность Генриха в отцовстве и лишить сына имени?! Поздравляю, вам это блестяще удалось! «Лошский подкидыш» — неплохое имя для отпрыска Валуа! Куда теперь прикажете отправить вашего ублюдка — на кухню, в казармы или на конюшню?! Вам выбирать!

Шевалье Жорж-Мишель мог бы еще долго попрекать кузину, если бы перепуганная Луиза не разрыдалась. Молодой человек некоторое время хмуро смотрел на родственницу, затем махнул рукой.

— Ладно, что с вами разговаривать… Развлекайте мою жену и не смейте даже приближаться к ребенку — если ваш грех станет известен, ей Богу, отправлю вас в монастырь.

В комнате сына все было как обычно, но теперь не один младенец, а два усердно сосали молоко кормилицы. Светленький свой. Темненький — Генриха. «Хорошо, хоть, их не перепутаешь», — меланхолично размышлял Жорж-Мишель. «И с именем надо что-то придумать. Смерть Христова, следовало сразу выдать Луизу замуж, тогда и проблем бы не было, а теперь…»

Граф де Лош задумался. В голове сами собой всплыли утверждения дядюшки Шарля, будто деньги — это тот рычаг, который способен решить почти все проблемы, и, следовательно, необходимо было лишь вспомнить всех разорившихся придворных и выбрать среди них лучшего. «А насмешников — убью», — мысленно поклялся Жорж-Мишель и уже совершенно успокоенный принялся излагать поручение д'Англере.

Через пару дней после скандального появления во дворце Лошей маленький подкидыш был окрещен. Граф де Лош распорядился провести церемонию как можно скромнее, хоть и вызвался быть одним из крестных младенца («чтобы развеять возможные сомнения Генриха», — мысленно уверял себя Жорж-Мишель). Имя незаконнорожденного отпрыска Валуа заставило шевалье поломать голову, ибо назвать младенца Генрихом было слишком откровенно, а именовать его каким-нибудь более простым именем — неправильно. В конце концов шевалье решил назвать подкидыша в честь Людовика Святого. Молодой человек только поморщился, увидев запись в церковной книге «Луи-Ален-Готье леЛош, сын неизвестных родителей, подкидыш», но сделать ничего не мог. Оставалось надеяться, что лет через пять, шесть, семь или восемь Генрих сможет позаботиться о сыне, пока же маленький принц даже не считался дворянином, и это расстраивало шевалье.

Неизменно верный дружбе, Жорж-Мишель перебирал десятки способов дать младенцу дворянство, хотя все они сводились к необходимости осчастливить мальчика землей, но как раз в этом и заключалась трудность. Отдавать что-либо из собственных феодов значило поставить под сомнение отцовство Анри, а просить владение у Аньес было несправедливо по отношению к жене. Даже покупка имения у третьего лица могла вызвать ненужные разговоры, не говоря уж об обращении к королеве-матери или королю. Наконец, граф де Лош хлопнул себя по лбу и обругал ослом. Только бурные события последней недели пребывания супругов при дворе и последующее бегство из Блуа заставили шевалье забыть о выигранной у Гиза деревне. Жорж-Мишель не имел ни малейшего представления, где находится неведомое ему Шервилер, но окажись деревня даже на луне, располагавшее двумя замками имение должно было принести владельцу дворянство.

В отличие от крестин отпрыска герцога Анжуйского крестины наследника Релингена состоялись лишь через сорок дней после его появления на свет и прошли с пышностью, достойной потомка Лорренов, Габсбургов и Валуа. На этот раз никаких проблем с выбором имени не было, ибо крестными отцами будущего принца согласились быть король Филипп Испанский и король Карл Французский, и хотя император Максимилиан никак не поздравил племянницу с рождением сына, молодые супруги решили польстить и этому родственнику и даровать наследнику имя императора.

Таким образом Карл-Максимилиан-Филипп де Лоррен, граф д'Агно был представлен гостям и послам, после чего состоялись праздничный обед и бал. Аньес благосклонно принимала многочисленные поздравления, Луиза чинно сидела на скамеечке у ног подруги, а Жорж-Мишель с некоторым смущением теребил цепь ордена Золотого Руна, присланного ему королем Филиппом. Нельзя сказать, будто шевалье полагал подарок чрезмерным, однако молодого человека смущала надпись на орденском знаке: «Pretium laborum non vile», что означало «Немалая награда за труд». Граф де Лош озадаченно спрашивал себя, какой именно труд подразумевал король Филипп, и сокрушенно думал, что, видимо, этот тот самый труд, что выполняет племенной бык. Шевалье Жорж-Мишель даже сомневался, что решится надеть орден вторично, ибо хорошо представлял, какие шутки способен вызвать подарок испанского дядюшки при французском дворе — все же молодой человек пребывал в том возрасте, когда мнение света еще имеет некоторую ценность.

Визит дядюшки Шарля также вывел шевалье из привычного равновесия. Кардинал Лотарингский приехал накануне праздника и привез племяннику триста тысяч золотых экю из Релингена, новенький брачный контракт взамен порванного и письмо от князя-архиепископа Меца, в котором преосвященный Лодвейк поздравлял шевалье с успешным выполнением миссии и ехидно замечал, что не станет возражать, если второйсын его сиятельства унаследует Лош.

Перечитав бумаги и ошалело выслушав комментарии к ним кардинала, особо гордившегося пунктом брачного контракта, по которому первенец графа не мог наследовать его владения, Жорж-Мишель понял, что дядюшка Шарль слепо верит всем глупым слухам об Аньес, а дядюшка Лодвейк — не менее глупым слухам о нем самом, да и кардинал Лотарингский склонен доверять россказням о происхождении Лошского подкидыша. Что-то возражать, объяснять, спорить, доказывать показалось шевалье слишком обременительным, поэтому Жорж-Мишель коротко приказал слугам высыпать золото из мешков в сундуки, присоединил брачный контракт к другим семейным пергаментам и поклялся как можно скорее выдать Луизу замуж, пока она не совершила еще какую-нибудь глупость.