От всех своих волнений Каттини отдыхал, когда был с Бригиттой. С этой девушкой произошла удивительная перемена. Куда девалась ее недавняя холодность, почти ненависть к нему? Она казалась такою любящей, была так ласкова к нему, что толстяк часто, видя перед собой искристые, ласково смотрящие на него глазки Бригитты, спрашивал себя, не сон ли это. А девушка с каждым днем становилась все более ласковой, ее разговоры с ним делались все более задушевными: она говорила с ним уже как будущая жена. Для нее самые скучные дела его, казалось, были ей очень занимательны, и она расспрашивала о них с живейшим интересом.

Порою она принималась строить планы предстоящей жизни со своим «милым муженьком», как она будет его ласкать, целовать, исполнять его малейшее желание. Каттини в это время только самодовольно пыхтел и таращил глаза.

Обыкновенно, едва Джузеппе входил в комнату и замечал «невесту», лицо его расплывалось в улыбку, а своим тусклым глазам он старался Придать выражение нежности и почему-то для этой цели часто-часто моргал красноватыми веками и вращал воспаленными белками — он, кажется, находил, что это очень ему к лицу, — но однажды, это было дней через пять после ареста Марка, он пришел очень мрачным. Не было ни обычной улыбки, ни вращения белков.

Бригитта сразу заметила перемену, происшедшую в настроении духа своего «жениха», но пока не показала вида и защебетала, как птичка.

— А! вот и ты, мой милый! Я так ждала тебя! Что это, думаю, не идет мой Джузеппе. Верно, дела задержали? Да?

— Да, дела.

— А матушки нет дома: ушла с утра. Да это и лучше — нам свободнее. Что же ты, Джо, не подойдешь, не поцелуешь меня?

Каттини даже покраснел от удовольствия.

— Вот так, давно бы так! Крепче целуй, крепче! Теперь ты повеселел, раньше, показалось мне, ты был не в своей тарелке. А? Признавайся!

— Был грех.

— А! Видишь! Я угадала. Я сейчас замечу, если в моем Джо перемеца. Отчего ты был не в духе?

— Так… Дела, знаешь…

— Это — не ответ. Ты должен со мною быть откровенным. Слышишь, Джо? А то я рассержусь… Да! Я все собираюсь спросить — скоро сожгут этого еретика? Ах, если б ты знал, как я его ненавижу! Когда его будут сжигать, я сама подкину лишнюю вязанку дров в его костер.

— В том-то и беда, что его не будут сжигать.

— Да неужели? — Бриггита сделала удивленные глаза. — Помилуют?

— Нет. А только тайно казнят.

— Экое горе! Да, может быть, ты ошибся?

— Нет! Я узнал от сведущего человека.

— Кто же он?

— Тюрем… Его зовут Эрнесто.

— Ты не договорил, Джо! Я рассержусь на тебя.

— За что?

— Ты не хочешь быть со мною откровенным. Чего ты боишься? Выдам я тебя, что ли? Я — твоя будущая жена. Кто этот Эрнесто? Тюремщик? Ты не договорил.

— Ах, Гитта, если б ты знала…

— Я и хочу знать! Что за страхи такие со мной! Слава Богу, кажется, ты мог видеть, что я люблю тебя непритворно.

— В этом я убежден.

— Вот видишь. И еретика я ненавижу не меньше твоего. Тебя, может быть, останавливает то, что я прежде его сильно любила! Да, я не отпираюсь, я его любила, но тем более теперь его ненавижу. Джо! Не забывай — ты не только мой будущий муж, ты также и союзник мне в мести.

— Я знаю это.

— Ну, так чего же ты молчишь? Говори откровенно, кто это такой Эрнесто?

— Тюремщик.

— Марка?

— Да.

— Как ты-то его узнал?

— Гм… С деньгами все узнаешь.

— В какой тюрьме еретйк заключен? В piombi? В тюрьме Антонио?

— Ни там, ни тут.

— Ты хотел быть откровенным.

— Я и откровенен.

— Это и видно!

— Я говорю правду: ни в тех, ни в других тюрьмах его нет.

— Так где же он?

— Откровенничая с тобой, знаешь, чем я рискую?

— Ну?

— Своей головой.

— Будь спокоен, я тебя слишком люблю, чтобы выдать. Так где же спрятан еретик?

— В палаццо Дожей, в камероттах!

— В камероттах?

— Ну, да. Камеротты иначе pozzi [18] , разве не знаешь?

— Ах, да, да! Я слышала. Говорят, это — ужаснейшая тюрьма. Ни света, ни воздуха!… — говоря это, Бригитта вздрогнула. — Брр!… Страшно! — добавила она.

— Да! Попасть туда не дай Бог никому… кроме Марка.

— Ему поделом! Что же говорил, тебе Эрнесто?

— Он десять лет там служит, знает порядки. Он говорит, что «три» не любят открытых казней. Такие еретики, как Марк, встречались уже. Их просто обезглавливали в тюрьме же, а потом бросали в канал.