Шрифт:
Марк посмотрел на нее и подумал:
«Бой баба! Славная баба!»
А она продолжала:
— Терем — та же темница для девицы. День-деньской в четырех стенах. Только и любуешься на свет Божий, что из- за окна переборчатого. А замуж выдадут — тоже не сласть.
— Какой муж попадется… Коли по сердцу…
— По сердцу? Да кто ж спросит девицу о том, по сердцу ль ей жених али нет? Сговорили — и делу конец. Меня выдавали, так я впервой тогда своего жениха увидала, коща к венцу повели. Старый, седой, и на одну ногу будто прихрамывает. Сладко ль мне было за такого идти? Плакала я — так ведь слезы девичьи — роса! Полдесятка лет маялась я с ним…
— Давно он помер?
— Нет, недавно. За два дня до зимнего Миколы. Ну, а теперь я сама себе голова — кого хочу, того и полюблю. Сама себе мужа выберу по сердцу.
И ее глаза так и обожгли Марка Даниловича.
— Да, тяжела на Руси девичья доля! — задумчиво проговорил он.
— Тяжелей и сыскать трудно.
Легкие шаги послышались в смежном с светлицей покоем. Дверь распахнулась, и на пороге появилась молодая девушка, в простом белом сарафане и в юбке из синей «дабы» [29] . Маленькая и худощавая, с тонким профилем, с глубокими темными глазами, она была красива той возвышенной, одухотворенной красотой, которая дается в удел немногим. Не многие же могут ее и оценить — есть люди, способные чуть не молиться на картину кисти гениального художника, и есть такие, для которых эта же картина — недостойная внимания вещь, холст, испачканный красками. Только чуткая душа могла понять ее. Тайна такой красоты скрыта не в чертах лица — они могут быть самыми заурядными — но в том внутреннем свете, который сквозит сквозь них.
29
Бумажная материя.
Увидя Марка Даниловича, девушка остановилась в нерешимости. Боярин взглянул на нее и встретился с ее взглядом. Это длилось одно мгновение, но какое-то странное чувство шевельнулось в душе Марка. На него повеяло полузабытыми образами, которые он когда-то создавал в своих мечтах. Он видел уже раньше эти глаза, глубокие, грустные, видел и это бледное личико, окруженное волною золотистых волос…
— Танька! Ты зачем? — резко спросила Василиса Фоминична.
— Я спросить хотела…
— После! Иди в свою горницу: не гоже девке к чужим людям на глаза лезть. Ну-ну! — прикрикнула Василиса Фоминична, сдвинув брови.
Боярышня быстро повернулась и вышла.
— Кто это? Сестра? — спросил Марк.
— Падчерица.
— Зачем ты ее прогнала? Сама же говорила про девичью жизнь.
— Пусть терпит. И я терпела, и другие терпят, она что особенная? — раздраженно говорила боярыня.
«Э! Да ты с перцем!» — подумал боярин, глядя на свою собеседницу. — Ишь, глаза-то будто съесть хотят!»
Вообще Василиса Фоминична теперь показалась ему зна чительно менее красивой. Что-то грубое, жесткое различил он в чертах ее лица.
— Вот жернов-то мне навязался на шею эта Танька! — продолжала между тем молодая вдова. — Хотела замуж выдать, чтобы избавиться от нее — не берут.
— Не берут? Да что ты! — не мог удержаться от удивленного возгласа боярин.
— Честное слово! Ледащая, говорят, девка. Да она и в самом деле какая-то дохленькая.
Марк Данилович только пожал плечами.
Василиса Фоминична скоро опять заговорила по-прежнему, забыв свое раздражение, снова ласкала глазами красивого гостя, но боярин рассеянно слушал ее, и ее взгляды уже не производили прежнего действия.
Уже солнце начало заметно опускаться, когда Марк Данилович поднялся из-за стола и, несмотря на уговоры гостеприимной хозяйки, решил ехать.
— Не забудь вдову одинокую, заглядывай! — проговорила на прощание Василиса Фоминична. — Али, может, тебе скучно со мной?
— Какое же скучно! Давно ни с кем беседовать так не доводилось, — совершенно искренне ответил Марк.
Боярыня довольно улыбнулась.
Вместе с боярином был послан холоп, который должен был указать ему путь к Кречет-Буйтуровской вотчине.
Проходя через двор, Марк Данилович посмотрел на окна терема. Он думал, не увидит ли в них головки Тани. Но окна были пусты.
«Вот не схожи-то мачеха с падчерицей! Что земля и небо!» — подумал он, подразумевая под землей Василису Фоминичну, под небом — ее падчерицу.
VIII. «ДОБРЫЙ» ДЯДЮШКА И ПЛЕМЯННИК
Степан Степанович только что очнулся от послеобеденного сна. Голова его была тяжела, в горле пересохло.
«Тьфу, пропасть! Как это завсегда поспишь после обеда,
— Квасу!
Какой-то холоп заглянул в дверь и скрылся. Через минуту он уже вносил в боярскую опочивальню объемистый кувшин и кружку.
Боярин налил и с наслаждением выпил кружку студеного квасу, потом потянулся и зевнул, крестя рот.
— А тебя, боярин, дожидает тут один, — сказал холоп.
— Кто такой?