Филлида шагнула вперед и склонила лицо к окуляру.

— Ничего не вижу, — сказала она.

— Вот здесь надо на резкость навести. — Когда Леонард поднял руку, чтобы показать, она слегка задрожала, и он ухватился за край стола.

— А, вот они, — сказала Филлида, самостоятельно настроив микроскоп на резкость.

— Видите? Это дрожжевые клетки. Если присмотреться, увидите, что некоторые больше других.

— Да!

— Большие — это диплоидные клетки. Гаплоидные поменьше. Смотрите внимательно на те, что поменьше, гаплоидные. Некоторые должны удлиняться. Так они ведут себя перед спариванием.

— Вижу, у одной с одного конца такая… выпуклость.

— Это называется шму. Это гаплоид так готовится к спариванию.

— Шму? — не поняла Элвин.

— Это из «Малыша Эбнера», — пояснил Леонард. — Комиксы такие были.

— По-вашему, я такая старая? — спросила Элвин.

— А я помню «Малыша Эбнера». — Филлида по-прежнему не отрывалась от микроскопа. — Такой деревенский простачок был. Насколько я помню, ничего особенно смешного там не было.

— Расскажи им про феромоны, — попросила Мадлен.

Леонард кивнул:

— Дрожжевые клетки выделяют феромоны, это что-то вроде химической парфюмерии. Клетки «а» выделяют феромон «а», а клетки «альфа» — феромон «альфа». Таким образом они привлекают друг дружку.

Филлида провела у микроскопа еще минуту, кратко докладывая о том, что видит. Наконец она подняла голову:

— Да, теперь я никогда не смогу смотреть на дрожжи прежними глазами. Элвин, хочешь взглянуть?

— Нет, спасибо. Со спариванием я покончила, — кисло ответила Элвин.

Пропустив это мимо ушей, Филлида сказала:

— Леонард, про гаплоиды и диплоиды я все поняла. Но расскажите мне, что вы пытаетесь о них узнать.

— Мы пытаемся выяснить, почему клетки, произведенные в результате данного деления, способны в своем развитии обладать различными клеточными судьбами.

— О господи. Наверно, зря я спросила.

— Это не так уж сложно. Помните, я говорил, что есть два типа гаплоидных клеток, тип «а» и тип «альфа»?

— Да.

— Ну вот, у каждого из этих гаплоидов тоже имеется два типа. Мы их называем материнскими клетками и дочерними. Материнские клетки способны размножаться почкованием и создавать новые клетки. Дочерние — нет. Материнские клетки еще и способны менять пол — из «а» превращаться в «альфа», — для того чтобы спариваться. Мы пытаемся выяснить, почему материнские клетки на это способны, а их дети — нет.

— Я знаю почему, — сказала Филлида. — Потому что маме всегда можно доверять.

— Эту асимметрию можно объяснить миллионом возможных причин, — продолжал Леонард. — Мы исследуем одну из возможностей, которая связана с геном НО. [24] Это сложная штука, но если вкратце, то мы делаем вот что: вырезаем ген HO и вставляем его задом наперед, чтобы он считывался с другой цепочки ДНК в другом направлении. Если это влияет на способность дочерней клетки к смене пола, значит, за асимметрию отвечает именно ген НО.

— Этого мне, боюсь, не понять.

Мадлен впервые слышала, как Леонард подробно рассказывает о своей работе. До сих пор он только и делал, что жаловался. Ему не нравился Боб Килимник, который относился к нему как к нанятому ассистенту. Он говорил, что сама по себе работа в лаборатории интересна не более, чем вычесывание вшей из головы. Но сейчас казалось, что Леонард искренне интересуется своими занятиями. Пока он говорил, лицо его оживилось. Мадлен была так счастлива увидеть его вернувшимся к жизни, что, забыв о его лишнем весе, о бандане на голове, о стоящей тут же матери, стала слушать его объяснения.

— Мы изучаем дрожжевые клетки по той причине, что они в основе своей похожи на человеческие клетки, только гораздо проще. Гаплоиды похожи на гаметы, клетки, которые у нас участвуют в половом размножении. Надежда такая: все, что мы поймем про дрожжевые клетки, может оказаться применимым к человеческим. Так, если мы поймем, как и почему они размножаются почкованием, то, возможно, узнаем и кое-что о способах этот процесс остановить. Есть некие доказательства того, что почкование дрожжей аналогично почкованию раковых клеток.

— Значит, вы пытаетесь излечить рак? — В голосе Филлиды послышалось возбуждение.

— В этом эксперименте — нет, — сказал Леонард. — Я вообще говорил. Сейчас мы тестируем одну гипотезу. Если Боб прав, то последствия будут огромные. Если нет, по крайней мере, одну возможность мы исключим. И сможем двигаться дальше. — Он понизил голос. — По моему мнению, автор гипотезы, которую мы тестируем, так сказать, витает в облаках. Но мое мнение никто не спрашивал.

— Когда вы поняли, что хотите быть ученым, Леонард? — спросила Филлида.