— Сережа... то есть можно — просто Сергей... — Вконец ослабев от своей глупости, добавил зачем-то: — Мне дядя о вас много рассказывал.

— В таком случае вы, должно быть, уже наслышаны, что я — ведьма, — улыбнулась она.

— Как можно, Лизок! — трагически простонал дядя.

— Надеюсь, вы понимаете, что в этом титуле нет ничего обидного, — словно не расслышав его, добавила она.

— Лизанька, свет мой! — тающим голосом пропел дядя.

— Кстати, как там у тебя насчет кофе? — миролюбиво спросила она. — По-моему, нашему гостю крепкий кофе сейчас не повредит.

— Лизанька, ты же знаешь, тебе достаточно только приказать, — медово промурлыкал дядя.

Он с готовностью рванулся с места и уже секунду спустя загремел на кухне посудой.

Едва мы с Елизаветой Васильевной остались одни, она, мигом посерьезнев, сказала мне:

— Прошу вас, Сергей, к тому, что я вам сейчас скажу, отнеситесь как можно ответственней, поверьте, это в ваших же интересах.

— Да-да... — Я изобразил на лице крайнюю сосредоточенность (сил, чтобы мало-мальски сосредоточиться по-настоящему, у меня не было).

— Полагаю, — продолжала она, — что вы появились тут отнюдь не случайно. Вероятнее всего, вы сами еще этого не знаете, но я почти уверена, что ваше появление связано с некоей многовековой тайной, о которой, увы, покуда ничего не могу вам рассказать. Насколько мне известно, это едва ли не единственное, что по-настоящему заботит моего мужа, и ради этого он решился втянуть вас в игру — предполагаю, что довольно не безопасную... Впрочем, прежде времени не хочется вас пугать... Но кое-какие предупреждения все-таки должна сделать. Похоже, некоторое время вы будете находиться у нас, а наш дом, как вы, наверно, уже почувствовали... м-м... скажем так, странноват. Посему очень вас прошу — будьте предельно осторожны. Ни одного самостоятельного шага!.. И еще одна просьба. Только что я при вас упрекала кое в чем Ореста Северьяновича. Так вот, это было сделано сгоряча, о чем весьма сожалею. И просьба моя — лучше поскорей забудьте обо всем этом. И не задавайте лишних вопросов — всему свое время. Договорились?

— Договорились, — пообещал я, так ничего и не поняв из ее слов. И тут же вопрос против моей воли соскользнул с языка. — А это правда — насчет снежного человека? — спросил я после секундной борьбы со своим взбудораженным любопытством.

Она тяжело вздохнула:

— Ну вот! Я уже начинаю жалеть, что затеяла с вами этот разговор!.. Хорошо, кое-что объясню, но это в последний раз. Как я вам уже говорила, главное, что заботит Ореста Северьяновича много лет — это некая величественная, трудно постижимая тайна веков. Только по-настоящему удивительный человек, вроде него, способен посвятить себя столь грандиозной задаче! Но время тщетно уходит, разгадки все нет; иногда, можно понять, подступает разочарование. И тогда он позволяет себе... ну, скажем так, немного развлечься. Увы, развлечения эти иной раз не лучшего сорта. Конечно, некоторые вещи способны поразить сознание несведущих, темных людей, но на самом деле все это не больше чем мелкие фокусы. Господи, что может быть бессмысленнее, чем удивлять профанов! Вы понимаете меня?

— Понимаю, — глубокомысленно произнес я.

На самом деле из ее слов я извлек для себя только одно: что мой дядя иногда показывает какие-то фокусы. Конечно, такое занятие не особенно подходило к его внушительным генеральским погонам, но во всяком случае, в том не было ничего сверхъестественного. Спрашивать о чем-либо еще, например, об этой тайне, к коей сам был якобы причастен, я уже не отважился.

— Но только имейте в виду, Сережа, — поглядывая на дверь, сказала Елизавета Васильевна, — Орест Северьянович относится ко всему этому весьма, весьма серьезно. Пожалуй, мне одной он позволяет иногда подшучивать над этой своей маленькой слабостью. Другим, и вам в том числе, я бы не советовала над ним шутить — для многих уже такие шутки плохо кончались. — Заслышав шаги в коридоре, она шепотом добавила: — И никогда не забывайте — при всех своих маленьких слабостях, Орест Северьянович это... могущественный, могущественный человек!..

На последних словах она до того взволновалась, что мое чуть было пообмякшее уважение к дяде мигом обратилось в незыблемейшую твердь.

4

Если в странствии будешь труслив в мелочах, то... накличешь на себя беду.

Из китайской «Книги Перемен»

В следующую секунду дядя вошел в комнату; в руках он держал серебряный поднос с дымящимся сладкими парами серебряным же кофейным прибором. Сразу я понял, что кофе у дяди какой-то особенный — одного запаха хватило, чтобы моя головная боль выветрилась бесследно (да и было бы странно, если бы в доме у моего дяди поили обычной общепитовской бурдой).

— Отменный кофеецкий, — добродушно сказал дядя, ставя на стол поднос, — им только и спасаюсь, иначе совсем бы изжога треклятая извела. Рецепт я вычитал в одной старинной книге. Автор — один турецкий евнух; его потом, говорят, посадили на кол: султанский гарем — хлопотное место, сплошные интриги, кому-то он там, должно, не потрафил; но кофе варил отменно, сукин сын... Тебе как, племяш, с коньячком или как?.. Все, все, Лизанька, понял! Чушь изволил спороть!.. Ну-с, милости прошу к нашему шалашу. Лизанька, ангел, поухаживай за гостем.

Елизавета Васильевна поставила передо мной желанную дымящуюся чашечку. Дядя налил себе сам и, не дожидаясь меня, начал сладострастно отхлебывать, по лицу его растекалось блаженство. Приличия ради я выждал, пока Елизавета Васильевна сядет за стол, потом только потянулся к своей чашке.

Не чая сделать первый глоток из крохотной серебряной чашечки с витой ручкой, я на беду свою начисто забыл об осторожности, к которой призывала меня Елизавета Васильевна.

Конечно же, нетрудно было сообразить, что раскаленное серебро может пребольно обжечь руку, но и дядя, и Елизавета Васильевна с таким спокойствием держали в руках свои чашечки, что это обмануло бы и человека куда более осторожного, чем я...