Вошла Элизабет, лицо ее было мрачно. Он успокоился и заснул. Глэдис принесла чашки и открыла пакет со сладким хрустящим печеньем.

Потом Элизабет подала чай.

Понедельник, 15 января. Выходя из булочной, Йерр снова понес чепуху. Что это называется желчнойболезнью. Что от нее не так-то легко умереть. Что монахпревратился в анахорета.

Я даже не попрощался с ним.

Вторник, 16 января. Позвонил Бож, пригласил меня, вместе с Йерром и Глэдис, к себе в пятницу вечером.

Видел Марту и Элизабет, занятых покупками на рынке Бюси.

— Собственно говоря, ничто не может внушить страх, — говорила Марта. — И именно это самое ужасное, именно это и пугает сильнее всего — обоснованное подозрение, что вам грозят со всех сторон. Страх задним числом, страх перед грядущим, страх ко всему на свете. Когда он уляжется, сразу становится ясно, что все пугавшее нас вовсе не страшно. Все — то есть даже пустота, сменившая страх.

Приступы страха — это приступы истребления. И тогда вся природа меняет свою природу, всякая жизнь умирает, все рушится. <…>

— И приходит болезнь, — продолжала Марта, — и страх вырастает в той же мере, в какой мы его ждали. Это и нетерпение — слишком уж терпеливое, невыносимое, обреченное на невозможность узнать то, чего мы ждем, — и узнавание. Так часовой, который никого не видит в ночном мраке, но воображает присутствие чего-то неведомого, того, что приводит его в ужас, усугубленный вдвойне его напряжением, бдительно подстерегает появление неведомого врага…

Несомненно, эта угроза ослабнет, если, вместо того чтобы ожидать ее, предупредить ее, мы будем готовы ее принять.

К этому аргументу я отнесся весьма скептически.

Среда, 17 января. Зашел на улицу Бак. Карл и У., договорившись, тоже заглянули сюда.

— Уехать, — говорил ему Уинслидейл, — взять и уехать в США.

Героический ответ А.:

— Я не покину тонущий корабль. Сохраню во рту родной язык. И не дрогну до конца, встречу гибель со шпагой в руке.

Карл, обратясь к Уинслидейлу:

— Не давайте ему разумных советов, не говорите открытым текстом, это никогда не помогает. Если мы не знаем причин болезни, то как можно быть уверенными в результатах лечения? Нужно сказать, что любое отсутствие цели и любое отклонение предпочтительней всякой мишени и всякой надежды. Один древний художник говорил: «Если хочешь услышать птичье пение, вначале следует посадить дерево. И лишь когда распустятся цветы, можно увидеть слетающихся бабочек».

— Чжуан Цзы[28] выразился лучше, чем все ваши японские мудрецы, вместе взятые, — возразил Уинслидейл. — Кроме того, он сажал деревья, сообразуясь с доводами совсем иного рода! «У вас есть большое дерево, — говорил он, — и его бесполезность мучит вас, лишает вас покоя и сна. Так отчего бы вам не посадить его в стране Небытия и Бесконечности?! Тогда все смогут гулять или лежать в тени его кроны сколько угодно».

Полагаю, что он говорил это в сельской местности, в окрестностях города Монг[29], — заключил У.

Четверг. Позвонила Э.

Передала его слова: он не сможет заставлять себя жить еще долгие, долгие годы.

Пятница, 19 января. Глэдис, Йерр и я отправились ужинать на улицу Сюже.

Я никогда раньше не видел квартиру Божа: комнатки были тесные, тускло освещенные.

После ужина. Стены в маленькой гостиной сплошь покрыты рисунками в стиле эпохи Мин[30] — сотни крошечных жаб, почти сливающихся друг с дружкой. Бож заявил нам, что не верит в «болезнь» А.

— Это гнойничок, который желает выглядеть раком всего организма, — сказал он. Сам он ратовал за сильные средства. И за презрение. Напомнил нам мрачную сцену — описанную, по его словам, Помпеем Трогом[31], — в которой матери и жены солдат Кира, увидев, что он шаг за шагом отступает перед армией Астиага[32], бегут на поле боя, поднимают полы своих одежд, обнажив лоно, и спрашивают бойцов, уж не хотят ли они вернуться в материнское чрево. — Такой насмешкою они заставили их вновь ринуться на врага, — продолжал он. — Солдаты одержали победу и привели к Киру взятого в плен Астиага. Словом, это то самое «ut», где нужна частица «не»[33], — заключил он.

Йерр тотчас взял назидательный тон:

— Случай А. — всего лишь ошибка неграмотного дебютанта! Если бы этот язык не впал в такое ничтожество, он бы не заболел. Употребление причастия будущего времени в косвенном вопросе требует сослагательного наклонения. Римляне называли ватнойножны своих мечей. Мне вспоминается одно устаревшее правило — sit moriturus[34], — которое исцелило бы А. от всего на свете…

Во мне закипело раздражение. Я начинал их ненавидеть.

Суббота. Зашел на улицу Бак. А., распростертый на кровати, объявил мне, что скоро умрет.

— Когда я утрачу все, — сказал он, устремив на меня страдальческий взгляд, — я пойму, что смерть, стремление к смерти убило надежду. Меня измучило отсутствие вкуса. Страх, запертый в душе, обращается безумием, — добавил он. — И бросается на все что угодно. Приносит в жертву случайные жертвы.

— Может быть, все зависит от способа выражения, к которому прибегаешь…