Гаррет стиснул зубы.

— Откуда ты знаешь?

— Сначала… я не была уверена. А может, и была. Наверное, я всегда это знала в глубине души. Но теперь, после того как мы познакомились и поговорили… — Она пожала плечами. — Я просто знаю, и все.

— Как бы там ни было, тебе нельзя находиться здесь одной. Это может быть опасно.

— Я всю свою жизнь приходила сюда одна и ни разу не подверглась опасности. Ни разу. — Кейт движением головы указала на пруд, сверкающий оранжево-серебристым светом в сгущающихся сумерках. — Это место моего уединения. Место для раздумий.

Гаррет представил, как она плавает голой в пруду. Представил себе, каково это было бы: плавать с ней вместе, касаться ее, чтобы она дрожала в его объятиях… Он сглотнул.

Черт подери! Гаррет потер виски, чтобы отогнать видение. Это дурные мысли. Порочные. Проклятие, на его свидетельстве о разводе еще чернила не высохли, а он уже фантазирует о том, как совратить девственницу.

— Мои извинения, — напряженно сказал он. — Я не хотел тебе мешать.

— Нет, я рада, что вы это сделали. — Кейт переступила с ноги на ногу. — Как я уже говорила, вы, на мой взгляд, очень… интересный.

— Тебе лучше держаться от меня подальше. — Он шагнул к ней и очутился достаточно близко, чтобы ощутить тепло, волнами исходящее от ее тела. Она пахла корицей и хвоей.

Кейт твердо стояла на своем:

— Я вас не боюсь.

— Я опасен.

— Возможно, — выдохнула она. — Но только не для меня.

— Общение со мной не принесет тебе ничего хорошего, только боль.

— Как вы можете говорить такие ужасные вещи?

— Я оказываю на людей именно такое влияние.

Кейт не колеблясь положила руку ему на грудь. Ее нежная ладонь обожгла его сквозь льняную рубашку.

— Пусть так. Но меня не заботит, сколько боли может мне принести общение с тобой…

Она умолкла: он накрыл ее руку своей. Она молча смотрела на его огромную ладонь, полностью скрывшую ее нежную кисть.

Указательным пальцем другой руки он коснулся нежной кожи у нее под подбородком и заставил Кейт посмотреть ему в глаза.

— Продолжай. Что ты хотела сказать?

Ее глаза сияли. Она моргнула.

— Я никогда не пожалею об этом.

Он наклонился и коснулся губами ее губ.

«Ты соблазнила этого беднягу. Ты грязная, грязная женщина».

Эти слова, всплывшие в уме, напоминали рыбий жир, которым мама вечно пичкала их с братьями.

Плюс рыбьего жира заключался в том, что стоит его проглотить — и он исчезает, оставляя после себя лишь противный привкус во рту, который теоретически можно игнорировать. А уж если заесть эту гадость медом, то о ней можно сразу же забыть.

Вот чем был для нее поцелуй Гаррета. Самым нежным, самым сладким, самым теплым медом, какой она только пробовала в жизни.

Кейт инстинктивно закрыла глаза. В кончиках пальцев ног зародилась дрожь, эта дрожь поднялась по ногам и затопила тело. Дрожащими руками она вцепилась в рубашку Гаррета — в мокрую льняную ткань — и прижалась к нему. Он обхватил ее лицо большими теплыми ладонями и развернул так, чтобы их губы вписывались друг в друга идеально. Загрубевшие кончики пальцев слегка царапали ее нежную кожу. Он целовал ее так, словно был пчелой, пьющей нектар с цветка.

Непостижимо: такой огромный, сильный человек — и касается ее так нежно. Как будто она хрупкая, драгоценная, нечто, что нужно беречь.

Кейт еще крепче вцепилась в его рубашку и прерывисто вздохнула. Гаррет медленно и осторожно отстранился. Не выпуская ее лица из рук, он коснулся лбом ее лба, носом — носа.

— Кейт.

Кейт разжала руки, но не убрала их. Мускулы его, она чувствовала, подрагивали.

Она не могла произнести ни слова. Там, где ее тело соприкасалось с его, все горело.

Она хотела этого мужчину. Как такое возможно?

Мама назвала бы ее идиоткой и шлюхой. Уилли пришел бы в ужас — и, может быть, вызвал бы Гаррета на дуэль.

Приличия требовали, чтобы она дала Гаррету пощечину, бросилась наутек и молилась бы, чтобы никто не узнал о ее падении. Потому что если бы кто-то видел ее в этот момент, он с первого взгляда все понял бы и окрестил бы ее дерзкой продажной девкой.

И ей было все равно. Единственное, что волновало ее сейчас, — это то, какие чувства вызвал в ней Гаррет.