— Обещаю. Если позволите, я зайду завтра утром навестить вас и вашего мужа.

— Джонатан будет дома в половине двенадцатого, приходите к ланчу, и вы познакомитесь с ним. Потом можно успеть на скорый поезд в три тридцать четыре, вы будете в Лондоне около восьми.

Профессор был удивлен тем, что я знаю наизусть расписание лондонских поездов, а я просто выписала для Джонатана те, которые могут ему понадобиться.

Ван Хелсинг взял бумаги и ушел, а я сижу и думаю — сама не знаю о чем.

25 сентября, 6 часов вечера

Дорогая мадам Мина!

Я прочитал поразительный дневник Вашего мужа. Вы можете не мучить себя сомнениями. Хоть все это необычно и страшно, но — совершенная правда. Ручаюсь головой! Возможно, это и опасно для кого-то, но не для Вас с мужем. Он — смелый человек, и смею Вас уверить (а я знаю людей), что у того, кто способен спуститься по стене и проникнуть в комнату хозяина замка, да еще проделать это дважды, потрясение не может иметь длительных последствий. Его мозг и сердце не повреждены, за это я ручаюсь, даже не видев его, так что не волнуйтесь. Мне необходимо о многом расспросить его. Я счастлив, что повидал Вас сегодня: узнал сразу так много нового, что просто ошеломлен — ошеломлен больше прежнего и должен все обдумать.

Преданный Вам

Абрахам Ван Хелсинг

25 сентября, 6.30 вечера

Милый профессор Ван Хелсинг!

Бесконечно благодарна Вам за письмо, так облегчившее мне душу. Но неужели это правда и такие кошмары возможны в жизни? Какой же ужас, если этот господин, это чудовище действительно в Лондоне! Страшно даже подумать об этом. Только что получила телеграмму от Джонатана: он выезжает вечером в 6.2 5 из Лаунстона и будет здесь сегодня же в 10.18. Поэтому, если это не слишком рано для Вас, пожалуйста, приходите к нам завтракать к восьми утра. Вы сможете уехать, если торопитесь, поездом в 10.30, прибывающим в Лондон в 2.35. Если Вас это устраивает, можно не отвечать на письмо, тогда я просто жду Вас к завтраку.

Ваш верный, благодарный Вам друг

Мина Гаркер

26 сентября. Думал, с дневником покончено навсегда, но ошибся. Вчера я вернулся домой, мы с Миной поужинали, и она рассказала мне о визите Ван Хелсинга, о том, что отдала ему оба наших дневника, о своей тревоге за меня. Она показала мне письмо профессора, подтверждающее достоверность всех записей в дневнике. Я буквально воспрянул духом. Именно сомнение в реальности происшедшего со мной лишило меня опоры. Я ощущал себя обессиленным, блуждающим в темноте, подавленным. Но теперь, когда я уверен, мне никто не страшен, даже граф. Видимо, он все-таки осуществил свои намерения и приехал в Лондон, похоже, его-то я и видел. Он помолодел, но каким образом? Возможно, Ван Хелсинг как раз тот человек, который сможет выследить его и разоблачить, если он в самом деле таков, как описывает его Мина. Мы просидели допоздна, обсуждая все это.

Утром, пока Мина одевалась, я отправился в гостиницу за Ван Хелсингом…

Кажется, он удивился моему приходу. Когда я представился, он, взяв меня за плечо, повернул к свету и, вглядевшись, произнес:

— Мадам Мина сказала мне, что вы были больны, перенесли потрясение.

Так забавно слышать, что этот добрый старик с волевым лицом называет мою жену «мадам Мина»! Я улыбнулся и ответил:

— Я был болен, перенес потрясение, но вы уже вылечили меня.

— Каким образом?

— Своим вчерашним письмом Мине. Меня мучили сомнения, все казалось нереальным, я не знал, чему верить, не верил даже собственным чувствам и был растерян. В результате мне не оставалось ничего другого, как идти проторенной дорогой — работать в привычном русле, но это меня не удовлетворяло, я потерял себя. Профессор, вы не представляете себе, что это значит — сомневаться во всем, даже в самом себе. Нет, вы не можете себе этого представить… у вас такое лицо…

Явно польщенный, Ван Хелсинг рассмеялся:

— Значит, вы — физиономист. Здесь каждый час я открываю для себя что-то новенькое. С большим удовольствием позавтракаю у вас. О сэр, извините меня, старика, но должен вам сказать, вы — счастливый человек, вам очень повезло с женой.

Похвалы Мине я готов слушать целый день, поэтому просто кивнул головой и возражать не стал.

— Такие женщины сотворены рукой самого Господа, чтобы показать людям: рай действительно существует и путь туда никому не заказан. Она такая искренняя, милая, благородная, заботливая, а это, позвольте вам заметить, в наш эгоистичный и скептический век большая редкость. Я читал ее письма к бедной Люси, там говорится и о вас; я и раньше был о вас наслышан, но по-настоящему узнал вас лишь вчера. Позвольте вашу руку, и будем друзьями.

Мы пожали друг другу руки. Он был так серьезен и сердечен, что тронул меня до глубины души.

— А теперь, — сказал профессор, — могу ли я попросить вас о помощи? Мне предстоит трудное дело, и для начала нужно многое выяснить. Вы можете помочь мне в этом. Не могли бы вы рассказать, что предшествовало вашей поездке в Трансильванию? Позднее мне может понадобиться ваша помощь и другого характера, но пока достаточно этого.

— Скажите, сэр, — спросил я, — ваши намерения имеют какое-то отношение к графу?

— Да, — ответил он многозначительно.

— Тогда я к вашим услугам всей душой и телом. У меня есть кое-какие бумаги, но, если вы едете поездом 10.30, вы не успеете прочесть их здесь, пожалуйста, возьмите их с собой и прочитайте в поезде.

После завтрака я проводил его на вокзал. Прощаясь, профессор спросил:

— А смогли бы вы с женой приехать в Лондон, если я вас попрошу?

— Конечно, мы приедем.

Я купил ему местные утренние и вчерашние лондонские газеты. Пока мы переговаривались через окно вагона, он небрежно перелистывал их. Вдруг что-то привлекло его внимание в «Вестминстерской газете» — я узнал ее по цвету. Ван Хелсинг побледнел, читая что-то, и тихо простонал: