— Вот не знала, что ты умеешь так разговаривать. Прямо как психотерапевт. Обычно из тебя слова не выдавишь.

Я обмерла: спалилась! Но внешне спокойно ответила:

— Так вы с отцом никогда меня не слушали. А у нас в гимназии, между прочим, есть такой предмет — риторика.

— И у тебя по нему тройка, — тут же сказала Елена Анатольевна.

— А у меня вообще много троек, — не дрогнула я. — Потому что для кого мне учиться? Вам всё равно, а мне и подавно.

— Но ведь учёба нужна тебе!

— Зачем?

— Без хороших оценок не поступить в институт! — Елена Анатольевна отпустила моё плечо и села на кровать.

— Мама, ты всё ещё в прошлом веке живёшь. Это раньше для поступления требовался хороший аттестат. А теперь поступают по ЕГЭ. А это тест. И готовят к нему как к тесту. Рассказать, как это делается? Умные люди говорят, что это не обучение, а натаскивание.

— Ты-то откуда об этом знаешь? — изумилась мама.

— Да все об этом только и говорят, — отмахнулась я. На самом деле Сельцов вряд ли задумывался о таких вещах. А я слушала папины дебаты со студентами. Они не раз спорили на эту тему.

— По-твоему выходит, что учиться совсем не надо? — не сдавалась Елена Анатольевна.

— А я не говорю про «совсем». Как-то же я учусь, раз не выгнали из гимназии. Но если бы моим оценкам дома радовались, или переживали из-за двоек, я бы учился лучше. Трудно делать неинтересное дело, когда оно ещё и никому не нужно.

Мама Сельцова вздохнула.

— Выходит, прав Виктор, я плохая мать.

— А он хороший, ага, — разозлилась я. — Воспитатель хренов, чуть что — по башке. Разве так ведёт себя нормальный отец?

— Ты много знаешь нормальных отцов?

— Знаю некоторых…

И я рассказала маме Сельцова про своего отца. Елена Анатольевна слушала меня с печальной улыбкой. А потом сказала:

— Есть такая пословица: в каждой избушке свои погремушки. Тебе кажется, что в той семье всё идеально, потому что ты там был в гостях. А изнутри это всё по-другому смотрится.

Я вдруг почувствовала жуткую усталость. А ещё — беспомощность. Передо мной сидел взрослый человек, который верил, что все люди живут плохо. И убедить его обратном не представлялось возможным.

А Елена Анатольевна увидела, что у меня испортилось настроение, и сказала:

— Видишь, ты сам всё понимаешь.

Она встала, явно думая уже о чем-то другом. Я быстро, пока она не ушла, спросила:

— Если у нас теперь будет всё по-новому, можно, я сделаю в комнате перестановку?

— Перестановку? — удивилась Елена Анатольевна. — Зачем? У тебя так хорошо…

— Это тебе кажется, что хорошо, — терпеливо объяснила я. — Потому что ты в этой комнате не живёшь. А изнутри это всё смотрится совсем по-другому. Ужасно неприятно сидеть спиной к открытой двери.

— Да? — мама Сельцова задумалась. Она не узнала собственную фразу в моём исполнении. — Сделай, если хочешь. Только не сейчас. Поздно уже мебелью греметь. Люди внизу наверняка уже отдыхают.

— Хорошо.

Елена Анатольевна отсутствующе кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь.

Я плюхнулась на диван и вытащила из кармана мобильник. Запустила «аську» и сразу получила три сообщения. От отца, от Машки и один запрос авторизации. В нём значилось: «я это ты. Привет».

Я добавила Сельцова в список контактов, и он тут же написал: «Как там?». Я ответила «Нормально» и прочла сообщения от Машки и папы. Папу интересовало то же, что и Сельцова. А Машка сообщала, что завтра её переводят в нормальную палату, в которой можно навещать. Я, конечно же, пообещала прийти. А что было делать? Мы с ней перекинулись ещё парой фраз, и Машка отключилась — всё-таки она больная и должна спать. Хотя сама она уже жалуется, что ей не разрешают гулять в парке. Сумасшедшая. Радоваться надо, что в коридор выпускать начали… Я ей написала об этом, она похихикала и вышла из «аськи».

Хорошо, что Машка не обиделась на то, как Игорь-я рявкнул на неё. Даже не спросила, в чем дело. Может быть, потом спросит, если вспомнит. И тогда я скажу…

А что я скажу?

Я зажмурилась и попробовала представить, как восприняла бы Машка всю эту историю. И поняла, что не знаю, поверит она или нет.

Вот так, дружу с человеком третий год и не могу решить, можно ли ему доверить не сплетню об однокласснице, и не обидку, о которой уже через неделю не вспомню, а настоящую серьёзную проблему.

Похоже, я ничего про Машку не знаю…

А папа с Игорем требовали отчета. Я написала, что не могу с телефона чататься на два окна и попросила их совместиться за одним компом. Судя по тому, что ответил мне Игорь, они засели в бывшей моей комнате.

Я коротко пересказала события и добавила: «Скажи лучше, что будем делать завтра».

«А что завтра?»

«Классный час», — начала сердится я.

«Это пусть тебя не волнует, — тут же ответил Игорь. Быстро он набирает, почти как я. — Ты натворила дел? Теперь моя очередь».