Кир задумчиво засвистел, а затем, хмыкнув, оглянулся на давно уже материализовавшегося у него за плечом Ангела.

— Будет тебе выстрел. Объявляй общее собрание русского сектора. Сколько сможешь пригони. Собери побольше церковников, и чтобы с хоругвями, с хоругвями.

— Ты чего задумал, а?

— Не скажу, — ответил Кир.

Услышав о плане Кира, Ангел поморщился. Гримаса на бесстрастном лике выглядела слегка пугающе.

— Это обязательно?

— Обязательно, милая, обязательно. Гора на складе, а иначе до склада не доберешься никак.

— Но ведь это обман? — неуверенно предположило крылатое существо.

— Конечно, обман. Но, скажем прямо, выстрел с «Авроры» был обманом не меньшим.

Народу собралось много, и самого разношерстного. В сторонке, на возвышении, стояло несколько отцов церкви в торжественных облачениях, рядом священство попроще. В толпе переговаривались:

— Опять с утра митингуем. Совсем жизни не стало. Бывалочи, как проснешься, сразу в сортир шасть, пока благоверная дрыхнет. Зачерпнешь, опохмелишься, и дальше жить можно. А сейчас не то…

— А вот Марья Петровна говорила…

— Пошел ты со своей Марьей Петровной.

— Вчера гуцулов на границе сектора поймали. Они вроде бы овец гнали, а на тех по три шкуры накручено, а под шкурами…

— В колючку впоролся, до сих пор свербит…

— А ты, Васек, тушкана хоть раз видел?

— Дык. Куртка кожаная, на боку маузер, на фуражке — звезда комиссарская.

— Сам ты ***зда. У него на лацкане пиджака депутатский значок.

— Какой значок, люди? Сам видел, врать не буду, рожки на голове, на ногах — копыта, сзади хвост голый и раздвоенный болтается. Черт и есть.

— Тьфу на тебя, не видишь — поп на нас зыркает.

— Ша! Вон длинный какой вылез, говорить будет.

Кир взобрался на броневик. Броневик был склепан вкривь и вкось, из содранных листов обшивки. Видно, поработали умельцы с танкового завода. Кир подышал в рупор и заорал в лучшей джентльменской манере:

— А ну цыц! Разговорчики в строю. Равнение на середину, башку держать, винтовки — к но-ге!

Народ затих. Под давлением тысячи внимательных глаз броневик просел на заднюю ось.

— Доколе, — приступил к делу Кир, — доколе Отец наш Небесный будет терпеть бесчинства ваши? Доколе, спрашиваю я, нерешительной своей теплохладностью будете вы отвергать заветы Пастыря? Разве не сказано: «Не мир принес я вам, но меч»?! И еще: «Кто погиб для мира, тот трижды славен в царстве горнем?»

— Что он там несет? — волновались в толпе.

— А, проповедует. Мол, Господь велел нам с тушканчегами воевать. Знаем мы этих проповедников, голосить они горазды, а чуть до дела дойдет, раз — и в кусты.

Кир понял, что самодельными цитатами из Писания этих не пронять, и быстро перешел к главному:

— Узрите! — взвыл он. — Всевышний отправил к вам небесного ангела, чтобы поддержать вас в праведной борьбе против инопланетной нечисти. Чу — горит нимб его, блещут крыла, вздымается меч, тот самый, коим Воитель на самой заре времен поразил Нечистого!

Ангел выступил из-за башни броневика, и свет прожекторов многократно отразился в больших крыльях. Толпа ахнула, однако так просто не поддалась.

— А что, — закричали откуда-то справа, — нацепили на девку костюм маскарадный. Знаем мы эти штучки!

Слева полетело надкушенное яблоко.

— Крыльями помаши, дура! — яростно шепнул Кир.

Ангел медленно поднял голову. Обвел сборище спокойным взглядом сияющих глаз, воздел над головой меч и, взмахнув крыльями — ветер пробежал по первым рядам, — воспарил к потолку, сопровождаемый верным лучом прожектора. Да и не надо было прожектора, потому что и меч, и доспехи Ангела, и сама его плоть бледно светились.

Толпа, после секундного молчания, разноголосо завыла. Сообразительный Максик в радиорубке врубил трек церковных колоколов, отбивающих набат. Кто-то бухнулся на колени.

— Последние дни настали, — прошелестело над собранием, — только отринувший власть нечистого спасется, остальным гореть в геенне огненной. К оружию, братья!

Духовенство подняло кресты и хоругви, гулко запели дьяконы. Протоирей собрался было служить молебен за победу православного воинства, но не надо было уже и молебна — подхватив кто винтовки, кто лопаты, а кто и выломанные тут и там доски и арматуру, народ хлынул по широкому коридору в направлении командного отсека, где заперлись агрессоры. Мимо Кира промчался радостный Максик. Кир подхватил его за шиворот и зашвырнул на броню, чтобы хилого поэта не затоптали. Броневик дернулся, зарычал, Вовка из глубин адского механизма проорал: «Поехали, что ли!» — и они поехали. Из боковых коридоров валили прослышавшие о восстании жители соседних секторов: рослые хохлы с обрезами и дробовиками, красная китайская конница, многоцветные, в веселеньких набедренных повязках африканцы, ковбои на Боливарах и без, гнавшие стада тяжело отдувающихся буффало, парижане в беретах и с триколорами, впереди — с обнаженной грудью Свобода, позади — панцеры, «Тигры» и «Пантеры», разудалый военный марш, где что-то про тринкен, фройляйн и фюрера, — стройными колоннами и поодиночке, они печатали шаг, наступали, летели, шли, и не было от них спасения и пощады.