…И их оглушили аплодисменты.

«Поздравляем! Поздравляем!» Люди в пепельного цвета пиджаках и военных мундирах трясли Старлею руки. Он недоуменно пялился на выкрашенные желтой масляной краской стены комнаты, на низкий потолок, на такую же желтую масляную стенку у себя за спиной. В руках он сжимал лысую куклу Братц. Из плеча куклы текло малинового цвета желе.

Человек с лицом, напоминавшим непропеченный блин, отвел Кира в угол комнаты. Восхищенно покачивая головой, он поинтересовался:

— Не понимаю, как ты их, пробивных таких, находишь? Нюхом, что ли?

— Они все — друзья моего беспризорного детства.

Блиннорылый укоризненно помотал круглой башкой:

— Все-то ты врешь, Кирка. Нет у тебя никаких друзей детства, да и самого детства, думаю, не было.

Кир пригорюнился. Утверждение Чачи, хоть и правдивое лишь наполовину, его задело. Как-то несправедливо: у всех друзья детства имеются, и лишь у него, Кира… «Почему у меня нет друзей детства?» — хотелось спросить криптонянину. Однако вместо этого он спросил только:

— Что там с блэкфайтером? Без крыльев к реальной Стене не подберешься.

— Работаем над этим. Кропотливо. Есть уже наметки.

Киру легкомысленный тон Блиннорылого не понравился.

— Вы, однако, не благодушничайте прежде времени. Не забывайте, что у нас тут так только, проекция. Моделька. Макет. А настоящая Стена… черт знает, что там будет.

Ротмистр Чача лукаво прищурился.

— Да тебе, Кирка, никак завидно? Признайся, ты ведь не пройдешь сквозь Стену? Даже сквозь модельку нашу не протиснешься?

— Нет, — честно ответил Кир. — Не пройду.

— Во-во. Работать потому что над мотивацией надо. Ведь, в сущности, почему бы не остаться в Стене? Тепло там, светло и мухи не кусают. Нет, чтобы выйти, надо очень, очень любить свою захудалую Родину. А с чего начинается Родина? С папаши-алкаша, матери-мотошвеи, с простой русской девушки Анжелы… Вот так-то.

Ротмистр оставил Кира и пошел к лейтенанту. Ряды военных перед блинно-хренным почтительно расступались.

— Ну что, солдат! — бодро воскликнул Чача.

Куклу он из рук Старлея забрал и метко швырнул в мусорный бак у стены.

— Испытание ты прошел на пять баллов. Готов теперь послужить Отечеству?

— Так точно! — проорал Старлей. И заученно козырнул.

— Мужчина готов переспать с женщиной по многим причинам, и любовь — отнюдь не главная из них.

Глаза Кира поблескивали в темноте комнаты, мерцали отраженным светом. За голым окном с неба сыпались звезды. Самый сильный звездопад за последние семьдесят лет. И семьсот. И семь тысяч. И не звезды это были, а десантные корабли кризоргов. Их свет отражался в зрачках Кира — как в тот день, когда хрустальная капсула, с трудом миновав сети и магнитные ловушки, выскользнула из кольца блокады и навсегда покинула систему Криптона, унося в своей теплой утробе человеческое дитя.

От залива несло тухлятиной. Нефть из затопленного танкера равномерно растеклась по воде. Мелкие рыбешки то тут, то там выбрасывались на шоколадные пласты и, шевеля плавниками, принимались наполнять воздух ароматами разложения. У самого причала островками, вросшими в непроглядную тьму, фривольно раскинулись трупы: два ихтиандра — крупный самец и его худощавая подруга, да выживший из ума ныряльщик за жемчугом — в этих краях жемчужниц отродясь не видали.

— Знаешь, когда мне скучно, — сказал Джентльмен, — я приматываюсь колючкой к бетонному столбу. Обожаю вот так вот висеть себе и висеть… Дней девять, а то и больше. Здорово прочищает мозги.

Старлей в ответ лишь ухмыльнулся — все равно озвучить что-нибудь внятное не смог бы. Ибо пьян и трезветь не собирается. Литрушка водяры на четверть полна, в кармане бутерброд с ливерной колбасой и плавленый сырок «Дружба». Что еще надо служивому на гражданке?

Разве что пиво, по возможности «Жигулевское», холодненькое, в трехлитровой банке.

— Где тут, а? Слышь? — напрягся воин.

Джентльмен махнул рукой:

— Ссы, где хочешь, море рядом…

Старлей так и сделал: проследовал на пляж, атаковал кабинку для переодеваний и основательно нагадил, подтершись обнаруженной там же гигиенической прокладкой сомнительной свежести. На противоположном берегу залива располагался порт. Над портом возвышалось местное отделение Стены.

Старлей выбрался на оперативный простор, хлебнул «Пшеничной» и, зашелестев фольгой, вгрызся в белоснежную слизкую мякоть. Старлею было хорошо. Вот только с куревом напряг, закончилось. В такую даль отправляться без табака — самоубийство.