Шрифт:
— Я не собира…
— Конечно, мне будет одиноко, — продолжал лорд Икенхем, — но Мартышка считает, что ты делаешь большую ошибку.
— Почему?
— Ты знаешь, что такое свет. Он жесток. Он глумлив. Да, я понимаю, друзья смеяться не станут, они пожалеют тебя, но чужие люди… Ты для них раненый зверек, уползающий в конуру. Мы, Твистлтоны, всегда гордились тем, что умеем сохранять лицо в несчастье. На твоем месте я бы показал, что я, как и прежде, весел, беспечен, спокоен… В чем дело, Коггз?
— Вас просят к телефону, милорд, — сказал дворецкий.
Несколько секунд Валерия издавала негромкий звук, напоминающий утечку пара. Потом она лязгнула зубами.
— Подождешь минут десять? — спросила она. — Сложу вещи.
Она ушла в дом, а Мартышка закурил сигарету. Он не одобрял дядю Фреда, но восхищался им.
Вскоре тот вернулся.
— Где Валерия? — спросил он.
— Складывает вещи.
— Так, так, так. Это Эмсворт, брат моего старого друга. Звонил из Бландинга. Просит прийти к нему в клуб. Утром управимся с Хоресом, а к двум — к нему. Значит, мы с тобой встречаемся в двенадцать в вашем клубе. Ах ты, как хорошо! Я — словно ребенок перед цирком.
Чувства Мартышки были сложней. Когда дядя собирался в столицу, он всегда трепетал, думая о будущем.
Один вдумчивый член клуба «Трутни» выразил это так:
— Когда Мартышкин дядя приезжает в Лондон, ему уже не шестьдесят, а двадцать два. Не знаю, встречалось ли вам слово «эксцессы», но именно оно приходит тут в голову.
Глава IV
Предположение дяди (при должной обработке Хорес деньги даст) произвело на Мартышку большое, глубокое впечатление. Возвращаясь в Лондон, он был весел. Однако наутро ему показалось, что теория эта недостаточно обоснованна.
И то, если подумать — разве кто-нибудь даст сразу две сотни? Нет, не даст. Лучше собрать у многих людей, объявить подписку. Потому он и решил пойти в клуб поразведать, как и что.
Обычно, вернувшись из Лё Тукэ, трутни бывали печальны — иногда, в особенно трудные годы, клуб походил на Стену плача, — но сегодня царил дух веселья. Божества французских казино снизошли к членам клуба, и, слушая рассказы об успехах, Мартышка подумывал о том, не взять ли с некоторых по десятке, когда сквозь сигаретный дым увидел знакомое лицо. Это был сыщик.
Не только любопытство и не только страх за непривычного к месту человека побудили Мартышку к нему подойти. В конце концов, и он мог дать какие-то деньги.
— А, это вы, мистер Плум! — сказал страдалец, протягивая руку. — Как вас сюда занесло?
— Доброе утро, — сказал сыщик. — Я пришел с мистером Давенпортом. Он сейчас кому-то звонит.
— Не думал, что Хорес способен так рано встать.
— Он не ложился. Танцевал всю ночь.
— А, да! Маскарад. Помню, помню. Приятно вас видеть, мистер Плум. Вы так быстро ушли.
— Да, — задумчиво сказал сыщик. — А как вы поладили с особой N?
— Средне. Она разбушевалась.
— Так я и думал.
— Вы правильно сделали, что ушли.
— Конечно.
— И все же, — сердечно продолжал Мартышка, — я был огорчен, мне вас не хватало. Выпить хотите?
— Спасибо, нет.
— Сигарету?
— Нет, спасибо.
— Присядем, а? О, вы сидите! Вот что, мистер…
Неясный шум у стойки достиг вершины. Пуффи Проссер, местный богач, рассказывал новоприбывшим, как он сорвал банк семь раз кряду. И тут глаза мистера Плума тускло заблестели, словно пузырь мертвой рыбы.
— У-у! — сказал он, бросая на Пуффи тот самый взгляд, которым ястреб в Сахаре глядит на умирающего верблюда. — Я смотрю, тут большие деньги.
— Да, кстати, о деньгах…
— Самое время открыть шляпный банк.
— Какой банк?
— Шляпный. Не слышали? И чему вас только учат! Берем что хотите — ну, вот эту дверь — и держим пари, какая шляпа появится в ней первой. Вы ставите десятку…
Мартышка заботливо стряхнул пух с его рукава.
— У меня ее нет, — сказал он. — Я как раз…
— …на цилиндр, — продолжал его собеседник. — Тогда, если войдет субъект в цилиндре, банк ваш.
— Ага, ага!.. Очень занятно…
— Сейчас так играть нельзя, все в мягких шляпах. Ну что это такое!
— Да, безобразие, — поддержал Мартышка, — прямо хоть на костюмы гадай! Так вот, о десятках…
Мистер Плум очнулся:
— А, что?
— Я говорю, десятка…
— Костюмы! — вскричал сыщик, вскакивая с кресла, словно увидел особу N, и побежал к дверям с невообразимой скоростью. Через несколько мгновений трутни, собравшиеся у стойки, увидели, что — против всяких правил — кто-то говорит речь.