Бёртон толкнул дверь, и они вошли, причем Пеннифорсу пришлось нагнуться, чтобы не удариться головой о низкую притолоку.

— Отец, купишь нам выпить? — спросил какой-то человек у Бёртона, прежде чем тот успел сделать шаг к бару.

— Сам покупай себе чертово пойло, — пробурчал агент, не выходя из роли.

— Полегче, старый хрыч!

— Сам полегче, — предупредил его Пеннифорс, и его массивный кулак поднялся к подбородку кокни.

— Я ж не сделал ничо, — пролепетал незнакомец и растаял в толпе.

Они протолкались к стойке и заказали джин.

Бармен потребовал показать деньги.

Прямо у стойки они мгновенно заглотили спиртное и тут же повторили заказ.

— Жажда, что ль? — спросил человек рядом с Пеннифорсом.

— А то, — проворчал кэбби.

— У меня тоже. Всегда, как с женой подерусь.

— Небось задала тебе трепку, а?

— Как бы не так, я ей дал, чертовой перечнице! Че-то я не видал тебя тут раньше…

— Так я и не был тут раньше.

— Это твой кореш? — человек повернулся к Бёртону.

— Допустим, — хрипло ответил Пеннифорс. — А тебе чего?

— Просто интересуюсь… по-соседски. Не хочешь говорить, не надо.

— Ты прав, приятель. Вот привел его из Майл-Энда, притащились сюда праздновать!

Человек засмеялся:

— Праздновать? Здесь?

— По крайней мере, тут нет этих чертовых волков, что носятся в ночи, как оглашенные, — ответил кэбби.

Бёртон одобрительно улыбнулся в стакан. Молодец, Монти. Славно сработал.

Он заказал еще спиртного.

— Вот, промочи глотку, — проскрипел Бёртон, подвигая новому знакомому большую кружку пива.

— Благодарствую, отец. Кстати, я Фред. Фред Спунер.

— Френк Бейкер, — отозвался Бёртон. — А это мой сынок, Монти.

Они выпили за здоровье.

Сидящий в углу аккордеонист принялся выдавливать из инструмента жалкую мелодию, и толпа заорала непристойную песню, в которой, насколько можно было разобрать, говорилось о разных местах, где успели побывать женские трусы, принадлежавшие мамаше Тукер.

Бёртон настроился терпеливо ждать, стоически перенося запах кислого пота, гнилого дыхания, вонючего пива и застарелой мочи, но особенно долго ждать не пришлось.

— Так они уже в Майл-Энде? — крикнул Спунер, перекрывая гул.

— Да! — громко ответил Пеннифорс.

— Тогда скоро будут и тут! Давеча мой приятель из Уоппинга потерял своего жильца из-за них.

— Что значит «потерял»?

— Они схватили мальчишку, который снимал у него угол. Вот что они делают — утаскивают людей, хотя некоторые потом возвращаются обратно. Они таскали сначала из Уайтчепела, потом из Шадвелла, последние недели из Уоппинга, а теперь, похоже, настал черед Майл-Энда.

— Тысяча чертей! А кто они такие?

— Хрен знает. Собаки. Волки. Люди. Чего-то посередке. И еще они взрываются!

— Взрываются? — удивился Бёртон. — Как это?

— Я слыхал о трех случаях: они взрываются без всякой причины, горят ясным пламенем, как сухая солома, и после от них не остается ничего! Хотел бы я, чтоб они все так и сдохли! Это преисподняя втягивает их обратно, там им и место!

— Ужас! — заявил Бёртон.

— Па, нам пора, — встрял в разговор Пеннифорс.

— Погоди, дай допить стакан, — заартачился Бёртон.

— Тогда быстрее!

— А ты не видел тут одного типа, художника? — спросил Бёртон у Спунера.

— Ну, есть тут один ловкач, Сид Седжвик. Он настоящий художник в этом ремесле. А ты задумал чего-то замутить?

— Не, приятель, я не про то. Я имею в виду типа, который малюет красками.

Спунер чуть не захлебнулся пивом:

— Чо? Ты все шуткуешь! Тип с красками? Здесь?!

— Ну, я слышал, есть один такой.

— Пап, чё с тобой? Ты хочешь заказать свой портрет и повесить в долбаной Национальной галерее?

— Хватит! — оборвал его Бёртон.

Они допили джин и попрощались со Спунером.

— Удачи! — крикнул он, когда они отошли от стойки и стали проталкиваться через толпу к выходу. Вывалившись на улицу, они глубоко вздохнули, надеясь на глоток свежего воздуха, но напрасно.

Хотя было далеко за полночь, воздух так и остался тяжелым, отвратительным и тлетворным.