Вот и сейчас, поднявшись, женщина привычно глянула в лицо бедняжки и, не заметив на нем никаких признаков улучшения, печально вздохнула и пошла к камину, чтобы подвесить на огонь старый медный чайник. Огонь в очаге уже догорал, Полли подошла к ящику с углем и начала пересыпать черные куски под решетку для чайника, стараясь быть экономной, когда шум, нарушивший тишину дома, привлек ее внимание. Женщина повернулась к топчану и увидела, что ее девочка пытается встать с постели, но ослабевшие руки и ноги не слушаются ее, и она валится обратно на подушки.

— Слава Богу! — воскликнула Полли, бросаясь к больной, — ты пришла в себя!

Она обняла худенькие плечи девушки и бережно уложила ее обратно на подушки.

— Тебе нельзя так резко подниматься, — объяснила женщина, — у тебя разбита голова, доктор сделал операцию, но мы так и не знали, успешно или нет. Ведь ты почти две недели не приходила в сознание.

Девушка с таким ужасом смотрела на нее, что Полли растерялась. Истолковать этот взгляд как-нибудь по-другому она не могла. Лицо незнакомки, и так бледное, стало совсем бескровным, даже серым. Она открыла рот, пытаясь что-нибудь сказать, но из ее горла вырвался слабый хрип.

— Ничего, милая, это от жара, что тебя мучил. Сейчас я дам тебе водички, и горло смягчится, — ласково заворковала Полли, поднося к губам девушки кружку с водой.

Та жадно глотнула, закашлялась, а потом начала пить потихоньку, пока не выпила всю кружку на радость своей сиделке. Та, как все в бедных районах Лондона, всегда считала, что если человек пьет во время болезни, значит, он выживет.

— Ну, вот и славно, теперь ты обязательно пойдешь на поправку, — радостно объявила Полли, ставя кружку на стол, — раз пьешь, значит, будешь жить.

— Спасибо, — тихо, почти неслышно, произнесла девушка, потом собралась с силами и спросила: — А кто вы?

— Я Полли Дженкинс, ты лежишь в моем доме почти две недели после того, как я подобрала тебя у Ковент-Гарден, — объяснила женщина и спросила: — А тебя как зовут?

Девушка помолчала, потом подняла на Полли огромные на исхудавшем лице золотисто-карие глаза и растерянно сказала:

— Я не знаю.

Полли сразу поняла, что девушка говорит правду. Эти глаза не могли лгать. Значит, болезнь отняла у ее девочки память. И хотя женщина понимала, что бедняжке нужно помочь все вспомнить, но в глубине души она обрадовалась. Сейчас, без имени и без семьи, ее девочка была одна в целом мире, и кроме Полли у нее никого не было. Наконец, женщина могла быть хоть кому-то матерью. Радость теплой волной пробежала в душе Полли, и она, сев на кровать, обняла больную и ласково провела по ее остриженной голове.

— Ничего, милая, мы с тобой все вспомним, главное, что ты пришла в себя, говоришь со мной. Не все сразу, — она взяла обе руки девушки в свои ладони и прижала к губам. — Слава Богу, ты жива.

Девушка вздрогнула, но затихла, не отнимая рук, потом слабо улыбнулась Полли и сказала:

— Вы меня не знаете, но жалеете и страстно желаете мне выздоровления. И еще я чувствую, что вы думаете, будто меня зовут Кассандра. Почему?

Оторопевшая Полли так и осталась сидеть с приоткрытым от изумления ртом. Больная посмотрела на нее — и как будто прочла мысли женщины. Она вздохнула и объяснила:

— Я не знаю, как это получилось, но мне передались ваши чувства и мысли. Вот сейчас вы думаете, что у меня с головой не все в порядке. Может быть, вы правы. Я не знаю, кто я, откуда и чем раньше занималась. Но и вы не знаете, хотя думаете, что я — девушка Кассандра из богатой семьи. Что заставило вас так думать?

— Ты в бреду часто повторяла это имя, — пролепетала Полли, — и была одета в дорогие вещи, когда я тебя нашла.

Она вскочила и бросилась к шкафу, куда повесила вещи девушки.

— Вот видишь, эта ротонда стоит огромных денег, такие вещи носят только аристократки или актрисы, правда, богатые куртизанки тоже носят меха, — сбивчиво объясняла она, разворачивая перед девушкой черный блестящий мех, — и платье на тебе было бархатное, а еще при тебе были драгоценности. Сейчас я покажу.

Полли положила ротонду поверх одеяла на колени девушки и вернулась к шкафу. Она вытащила из-под стопки старенького, штопаного белья белый узелок и вернулась к постели девушки.

— Вот, посмотри: серьги и кольцо с бриллиантами, а еще медальон, который был в кармане. Он сам по себе дорогой — золота много, а в крышке есть и огромный камень, даже представить не могу, сколько он может стоить. А цепочку с крестом и амулетом я так и оставила на твоей шее, — Полли разложила драгоценности поверх блестящего меха ротонды на коленях девушки и с надеждой спросила: — Посмотри, может быть, они напомнят тебе что-нибудь?

Девушка прижала руку к груди и почувствовала под пальцами твердую пластинку. Она потянула, захватив на шее, цепочку, и извлекла из-под плотной ночной сорочки надетые на общее кольцо золотой крест и странный кулон, где в золотую монету, как будто разрубленную с одного края, была вставлена круглая розетка из мелких бриллиантов, к которой крепилась большая грушевидная жемчужина. Зажав крест и кулон ладонями, больная замерла, вслушиваясь в свои ощущения, а потом заговорила: