На следующем этапе группа разбивается на пары, и в каждой паре один должен объяснить другому какое-нибудь эмоциональное понятие. Правилом является то, что студентам запрещено говорить по-английски или на другом Известном им языке. Многие замолкают, пока я не предоставляю в их распоряжение словарь звуков, которые интуитивно проникают в правое полушарие мозга и в эмоциональную подкорку. Такое бормотание в стиле детских песен не несет никакой информации, но передает эмоции. После этого я прошу студентов уделить десять минут импровизации и постараться придумать похожие слоги, используя новый «язык* для того, чтобы помочь разрядиться себе и своему партнеру.

Роль слушателя в этом упражнении очень проста — слушать и обозначать свое заинтересованное присутствие. Слушатель йе делает никаких комментариев, только кивком головы или жестами дает понять, угадал ли он выражаемые эмоции и помогают ли ему звуки выразить свои чувства. После этого участники эксперимента обсуждают на английском или другом известном им языке эмоции, которые они ощутили. Снова и снова студенты рассказывают мне, что это упражнение оказало на них гораздо более сильное очищающее и целебное воздействие, чем любые разговоры на известных языках. Даже за счет произнесения бессмысленных слогов можно снять напряжение голоса, после чего студенты чувствуют себя лучше.

В заключение группа проводит целый час, используя зовы, ритмы, крики и рэп для того, чтобы повысить свои вокальные навыки без употребления нормального языка. Всякий раз после этого, когда студенты возвращаются к нормальному английскому языку и рассказывают о прошедшем дне, их голоса всегда звучат богаче, красочнее и трогательнее.

Я подаю сигналы — я существую

Три раза мой муж стирал магнитофонную запись на автоответчике, пытаясь снова и снова заставить Д ару, нашу шестилетнюю дочь, правильно надиктовать приветствие и просьбу оставить сообщение. Всякий раз, пугаясь, она говорила: «Пожалуйста, оставьте свой сигнал после сообщения». (Следовало сказать: «Оставьте сообщение после сигнала».) Наконец муж сдался и оставил запись, как она есть.

Это приветствие оставалось на нашем автоответчике более года, продолжая привлекать внимание звонивших, даже тех, кого оно сбивало с толку. Люди рассказывали, как глубоко слова Дары затрагивали их. Дедушка Дары объяснил причину: «Мы стараемся оставить “сигнал звуком нашего голоса и ощущением от наших действий, то впечатление, которое люди будут помнить долго после того, как наши сообщения будут забыты».

«Гайд пост»

Став взрослыми, многие из нас теряют умение пользоваться голосом как средством выражения эмоций и чувств. Мы уже не такие непосредственные, какими бьйи в детстве. Но стоит нам попытаться — и с помощью нашего голосового «оборудования» мы сможем делать потрясающие вещи.

В середине 1980-х годов, когда я жил в городе Ричардсон, штат Техас, я проводил много времени, систематически изучая различные звуки. Моя лаборатория представляла собой небольшую, основательно напичканную разным оборудованием комнату, в которой стояли большое фортепиано, два синтезатора, более шестидесяти восточных колокольчиков, три немецких металлофона, английское пианино и две октавы бамбуковых инструментов из Таиланда. Однажды я погасил свет, надел повязку на глаза, заткнул уши ватой и начал экспериментировать с теми звуками, которые сам создаю.

Целью такой добровольной слепоты и глухоты было узнать, смогу ли я определять параметры собственного голоса, как это делает Хелен Келлер. Я заметил, что если прикладывать ладонь к различным частям тела, то можно чувствовать свой голос. Более высокие звуки вызывали вибрацию в некоторых участках черепа, а некоторые гласные способствовали раскрытию грудной клетки и массировали горло. Ладони мои стали сейсмочувствительными, способными различать малейшие различия, скажем, между землетрясением в 2 и 2,5 балла. Я не занимался пением и не следил за дыханием. Я занимался чем-то вроде звуковой медитации.

Я продолжал заниматься этим весь вечер и значительную часть ночи. Возможно, упражнение продолжалось двенадцать часов. Уставший, я пошел спать, но решил оставить повязку на глазах и пробки в ушах. Я ощущал себя гигантской черепахой, которая заползла глубоко в свой панцирь, но то, что последовало далее, было совершенно необычным. Потеря зрения и слуха (что могло стать кошмаром, если бы мои органы чувств были повреждены) стала вдруг нежданным даром. Мне приснился мой внутренний звук, та мря часть, которая является основой моей личности. Я мог воспринимать далекий рев внутри собственного тела точно так же, как ранее воспринимал внешние звуки, свет и другие раздражители органов чувств.

Когда я проснулся; то продолжал издавать звуки в течение примерно пяти минут. После этого я перешел на простые григорианские песнопения, затем исполнил гимн Южной Индии, размышляя над тем, что мне удалось узнать за месяцы изучения звука в различных позах, когда глаза открыты и закрыты. Когда я издавал тон, лежа с закрытыми глазами, эффект был совершенно другим, чем когда я издавал это мычание с открытыми глазами, сидя в кресле и уставившись в одну точку. Мой внутренний пейзаж начинал меняться, когда я двигался, по сравнению с тем, когда я был неподвижен и производил те же звуки. Я почувствовал, что войти в мир устойчивых гласных звуков (начать тонировать) — это то же самое, что перенестись в другое время, которое находится под контролем вибрирующих пластин перемещающихся внутренних континентов.