Лена рассказала о перевороте, о том, что Новиков захотел убить Ковальского, и тому ничего не оставалось, как поднять бунт. Что в городе были перестрелки, и что у бывших руководителей колонии осталось немало сторонников. Мы были нужны новой верхушке. Лишь обличив Венделя и Новикова, им можно было рассчитывать на поддержку основной массы населения. Тем более, что в перевороте в основном участвовали переселенцы из Полиса свободы, которых всё чаще называли «чужаки». Ситуация в Вавилоне вот-вот грозила перерасти в конфликт, по сравнению с которым противостояние Моргана и Мерлина будет выглядеть деревенской дракой.

Ещё одной интересной историей было появление Ковальского на арене. Оказывается пан полковник подтасовал результаты жеребьёвки Лены. А одну вообще пропустил, подделав документы. В этом ему помогли, уже знакомые мне Поль и Мартин. Новиков с Венделем приберегли эту информацию до нужного момента. Когда Ковальский начал пользоваться авторитетом среди разведчиков, то они вспомнили старые грехи. Так что попадание на арену столь высокопоставленного начальника не являлось геройством. Ему просто предложили или вызваться самому, или идти в кандалах. Вот поэтому он и возглавил группу из Вавилона. Так что там на арене он вешал мне и другим людям лапшу на уши.

Лена ничего не просила, ни на что не намекала. Мне стало стыдно за те подозрения, которые у меня возникли в самом начале. Она была искренна. И хоть ситуация выглядела просто нереальной. Любовница самого влиятельного человека в колонии обратила внимание на какого-то оборванца, с непонятным статусом полузека. Я поверил, потому что не верить нельзя. Трудно без доверия, невыносимо трудно, тем более без него нельзя в любви.

Лена стала собираться, сказав, что ей пора. Я так же натянул свои шмотки. Мне не хотелось её отпускать, ещё чуть-чуть, ещё немного. И вот мы стали друг на против друга.

 - Я не хочу уходить. – сказала она глядя мне в глаза, - Надо! Я не знаю, что будет дальше, но спасибо. Я почувствовала себя любимой. Спасибо Артем! Я пойду с тыльной стороны, а ты выходи, на улицу. У Лиз многие бывают, так что ничего страшного.

Я отпустил ее руку и она ушла. Хотелось многое спросить, хотелось чтобы она осталась. Посидев в нерешительности пару минут, я отодвинул металлическую полосу засова и вышел на улицу.

По глазам ударил свет. Вечер приближался, серое небо Вивуса слегка потемнело, но это было единственный признаком того, что надвигаются сумерки. Поплутав среди неуклюжих каменных сараев, и встретив пару настороженных взглядов, я вышел к центральным улицам.

Было хорошо. Чертовски хорошо. Хотелось петь. Я урезонил себя, и плюнув на поиски Стоуна решил пойти в наше временное жилище. Мимо шли хмурые люди, тащившие винтовки и автоматы. Их лица походили на маски, с пустыми бусинами глаз, губы сжаты, движения усталые. Редкие фразы, которые они роняли, гулко отдавались как команды во время боя. Они перестали радоваться, они перестали любить, все заменила мертвая рутина. И мне стало их жаль.

Я понимал их. Боль, страх. Выживание на Вивусе. Какие уж тут радости? Тут бы день прошел. Ведь нужно многое, а всего не хватает. Плащ в дырках, поменять робу. Сходить на дежурство, получить пайку. Серость, обыденность, среди каменных трущоб.

А я был счастлив, пусть на миг, на мгновение. Вивус многое забрал, забрал мою память, но и дал немало. Друзей, и конечно этот невозможно яркий миг. Нужно уметь замечать счастье, оно рядом, оно здесь. И чем больше испытаний, тем сладостней прекрасное.

В таких размышлениях с самим собой я дошел до нашего жилища. Стоуна не было. Они с Африкой пришли поздно ночью отчаянно гремя какими-то железяками по полу. Стоун что-то говорил про отличную выпивку, хороших девочек, и о том, что Вавилон не такое уж и паршивое место. Наверно, он тоже был счастлив, по своему. Даже Африка мычал какой-то мотив.

 - Счастье оно рядом. Оно рядом. – ответил я невпопад на очередную реплику Стоуна и заснул, крепких сном, в котором мне снилась Лена, Необыкновенная Лена.

Глава 20. Самый гуманный суд Вивуса.

 Утро встретило меня хорошим настроением, а моих товарищей жутким похмельем. Стоун поминал всеми возможными ругательствами какого-то Энрике. Африка стойко кряхтел на своей койке, источая факел спиртовых паров. В общем, я оставил их отсыпаться, а сам решил все же найти Ковальского.

Следует признаться, встречаться с ним не хотелось. Всё таки спать с чужими женами не есть хорошо. Но мозг для борьбы с неожиданно разбушевавшейся совестью подсказал отличную уловку. Суть, которой заключалась в следующем. Если сам мужик дерьмо, да еще тебе делал нехорошие вещи, а ты любишь его жену, то пусть эта субстанция под названием «совесть» катится на все четыре стороны.

Искать Ковальского не пришлось. Он стоял у входа в штаб и разносил какого-то подчиненного с шевроном со звездой. Подчиненный краснел, что-то возражал, но Ковальский пресекал его попытки. Увидев меня, он кивнул и продолжил распекать вояку.