— Ну а теперь подпиши документы. Я знаю, о чем ты мечтаешь, Марианна, но этого не случится. Подумай о том, как себя чувствует та женщина, которая готова дать твоему ребенку все, что ты дать не можешь. Нечестно заставлять ее ждать или беспокоиться, что ты заберешь малышку назад. Ей тоже приходится нелегко.

В первый раз с того момента, как мы познакомились с Бев, я услышала металлические нотки в ее голосе.

Она говорила, что хватит уже витать в облаках, пора вернуться в реальность. Мне всего шестнадцать, у меня вся жизнь впереди. И для своего ребенка я сделала все, что могла.

— Марианна, — добавила она, — ты поступила очень смело. Большинство девушек, отдающих детей на усыновление, даже не хотят посмотреть на них после родов. Ты сделала так, как сочла нужным. Но таким образом ты привязалась к малышке, и теперь тебе гораздо сложнее с ней расстаться.

Конечно, Бев была права. В конце концов, она была взрослее и опытнее. Но она не знала, что всего два года назад мне уже пришлось через это пройти. И даже я не ожидала, что будет так тяжело.

— А теперь, — добавила Бев, — пришло время оставить это в прошлом. Я поговорила с женщиной из отдела кадров на фабрике, рассказала кое-что о тебе и о том, что ты пережила в последнее время. Можешь подойти к ней, как только будешь готова, и она постарается сделать так, чтобы ты вернулась на то же место, где работала раньше. Ну так что, когда ты с ней встретишься?

— Послезавтра, — поразмыслив, ответила я, и Бев поняла, что завтра я собираюсь пойти в муниципалитет и подписать наконец необходимые документы.

Голос подруги смягчился, она взяла меня за руку, чтобы хоть как-то поддержать.

— Марианна, хочешь, я пойду с тобой? На работе можно взять отгул.

И снова я ответила «нет». Подписать документы об отказе — последнее, чем я могла помочь своей дочери. Я хотела сделать это сама.

В то утро я встала рано, приняла душ и оделась с особой тщательностью. Достала новые чулки и костюм, который Бев сшила для меня до того, как я раздалась из-за беременности: пышную юбку и белую блузку. Сейчас, то есть почти год спустя, одежда почти болталась на мне, потому что я не просто вернулась в свою прежнюю форму, но еще и сильно похудела после родов.

Нет, это не поможет, думала я, затягивая пояс и пытаясь хоть как-то скрыть, что юбка мне велика. Только что вымытые волосы слегка кудрявятся, на лице — скромный макияж… что ж, я готова сделать последний шаг. В шестнадцать лет я уже усвоила, что правильный макияж и грамотно подобранная одежда помогают казаться тем, кем мы хотим быть, и произвести нужное впечатление.

До муниципалитета нужно было ехать на автобусе всего несколько минут — и они полностью выпали из моей памяти: я закрываю дверь — и вот я уже на месте. Забавно, я помню, как стучали каблуки по покрытому плиткой полу, и перед глазами до сих пор стоит лицо женщины, сидевшей в кабинете, куда, если верить письму, мне необходимо было явиться. Она спросила, зачем я пришла, и я объяснила, что мне надо подписать формы на усыновление.

— Ах да, есть такие, — равнодушно ответила она, когда я назвала свое имя.

Женщина выдвинула ящик шкафа для хранения документов и быстро отыскала нужные:

— Подпишите здесь. — Судя по ее тону, она отчаянно скучала.

Я взяла протянутую ручку и документы. И это все? Больше ничего не нужно? Обменяться парой слов с равнодушной сотрудницей муниципалитета и расписаться дешевой пластиковой ручкой в двух местах? Мне потребовалось тридцать секунд, чтобы отказаться от прав на ребенка…

— Спасибо, — кивнула женщина и вернула документы на место. Больше она не смотрела в мою сторону: я была хоть немного интересна ей до тех пор, пока держала в руках бумаги. Теперь они надежно спрятаны в ящике, так зачем тратить на меня время? Не говоря ни слова, я развернулась и ушла.

На следующий день я вернулась на фабрику и получила свою работу.

Я снова взяла со стола письмо и осторожно провела пальцами по строчкам. Подумать только, пару дней назад моя вторая дочь, Кэти, точно так же держала этот листок в руках. Прочитав письмо несколько раз, я задумалась, стоит ли говорить ей все.

«Но ты заслуживаешь знать правду, — подумала я. — Ты имеешь право услышать о своей сестре, ведь если ты нашла меня, что помешает и ей сделать то же самое? И когда мы встретимся, я должна буду открыть вам все тайны».

В тот день я разговаривала с Кэти так, будто она сидела рядом со мной на диване.

«Кэти, я не смогу солгать, что твой отец — легкомысленный паренек, вскруживший мне голову и сбежавший в Лондон, — обращалась я в пространство. — Ты захочешь узнать его имя, где он работает, чтобы отыскать и его тоже. И сестре твоей я не смогу сказать, что не знаю, кто ее отец. Вы же мне просто не поверите! Но… неужели мне придется признаться, как все было на самом деле?»

Я снова вспомнила о том, как мне пришлось врать в тринадцать лет и какие последствия повлекла за собой моя ложь…

Глаза помимо воли обратились к фотографии в серебряной рамке, стоявшей на каминной полке. Мы с мужем — снимок сделан несколько месяцев назад в Озерном краю, куда мы поехали, чтобы отметить годовщину свадьбы.

Муж решил сделать мне сюрприз: организовал все втайне от меня, а потом, заговорщически улыбаясь, показал билеты на самолет и сообщил, что мы проведем четыре дня в первоклассном отеле. Во время поездки кто-то сфотографировал нас, и, вернувшись домой, я поставила снимок в рамку.