Старик был в затруднительном положении: неловко было лезть с этой мелочью к сантехникам и не хотелось огорчать хозяйку. Она уж когда ему про эту мокроту на трубах жаловалась. Да он постеснялся сказать им, сами небось знают, что к чему.

Утром, насухо вытерев трубу, Иван Мартыныч отправился в домоуправление. В пути ему попался подсобник.

— Как дела, дядя Федя? — он поздоровался со стариком за руку.

— Плохо, — уныло отвечал Иван Мартыныч. — Труба… потеет.

— Что, мокрая? Какая?

— Холодная. Которую меняли… Вы.

— А не течет?

— Нет, не течет.

— Все правильно, — прищурился глубокомысленно сантехник. — Это стояк. Он до самой крыши негодный, менять надо. Я уж подумал: мы плохо сделали.

— Как же теперь?.. — заволновался Иван Мартыныч. — Может, вы с товарищем посмотрите еще?.. Или до конторы дойти?..

— К домоуправу надо. Нас куда пошлют, туда мы и идем.

— А товарищ ваш там? С ним поговорить?

— О-о!.. К нему не подходи!.. — замахал руками подсобник. — Он с того дня расстроенный. Я еще думаю: нужно дядю Федю спросить, чего Семен кислый такой? А, дядя Федя, что с ним? Как от вас ушли, он не в себе прямо, и не разговаривает.

— Не знаю… не знаю… — отвечал старик, не сразу угадав направление мыслей сантехника. — Не заболел?

— Нет, не заболел, а недоволен, угрюмый такой. Ну поговори с ним, — подсобник похлопал на прощание старика по спине, — попроси хорошо.

Иван Мартыныч постоял с минуту в раздумье, взглянул на часы и заторопился.

Сварщик Семен, выслушав старика, сказал, что обязательно посмотрят сегодня же, только не раньше как после обеда.

— Мы в долгу не останемся. — поспешил сказать Иван Мартыныч.

Старуху он застал расстроенной.

— Разве это дело, Иван?.. — огорченно вздохнула она. — Опять потеют. Мокрые их ни покрасить, ни побелить. Кто чужой зайдет, стыдно, будто хозяина в доме нет. Обманываешь еще, — ласково упрекнула мужа. — Зачем майку из ванной взял?.. Извозил всю. Хотела подшить ее, теперча носи такую. Не смейся.

— Вот и угоди тебе, мать. Кругом недовольна, — с укоризною сказал Иван Мартыныч. — Стыдно, когда на столе пусто. Они пятнадцать лет потели, как мы живем тут, и ничего с ними не случилось. И еще простоят пятнадцать. Не бери в голову, — успокаивал он жену. — Нам жить-то осталось… Может, так и полагается нынче, абы как. Ладно.

Инженер-технолог Липов и прораб Каминский возвращались с охоты. Проходили они зря и устали. Только раз на озере Каминский выстрелил по стае уток, и одна, трепыхая крыльями, опустилась в заросли ивняка. Он тут же побежал за ней, но споткнулся о кочку и растянулся на осоке. С полчаса искали подранка в зарослях и наконец махнули рукой.

Шли по стерне, без дороги. Каминский молчал. Он вообще весь день был неразговорчив. И все старался идти впереди, без особой надобности покашливал, подергивая при этом высокими сутулыми плечами, поправляя ремень зачехленного ружья.

Сначала замкнутость Каминского представлялась Липову новым чудачеством и даже смешила. Все время маячила перед ним в ходьбе Мотина спина, как бы выказывающая недовольство неудачной охотой, бесполезно убитым днем. И стоило лишь вспомнить Мотину распластанную фигуру у озера, раздраженный вскрик его с матюжком при падении, как к Липову тут же подкатывал приступ безудержного, словно пальчик показали, смеха. Липов не давал смеху вырваться наружу, давил его в себе, корчился за Мотиной спиной, и оттого начинало ломить в груди.

У лесозащитной полосы сделали привал. Здесь, на отдыхе, Липов как бы огляделся кругом: посмотрел на уставшего Каминского, на облетевшие клены лесополосы, по-степному карликовые, застарелые, на серые от недавних дождей поля, и смешливость отступилась от него.

Почти ощутилось, как далеко на юг отбежало лето, захватив с собой радостный блеск солнца, гомон птиц, парную теплынь речек. Недалекая уже зима валом осеннего воздуха гонит тепло все дальше на юг. Где-то посреди этого вала сейчас и они.

Ветреный день перемежался блеском и хмурью. Солнце то пряталось в наволочи туч, и становилось пасмурно кругом, почти темно, то светило сквозь образовавшиеся прорехи, как через щели в сарае. Тогда темные снизу, громоздкие облака неожиданно бело и грозно сияли боками. И день поэтому казался пестрым. Налетавший порывами ветер образовал взъерошенные пятна на пожухлой траве. Пятна эти, перескакивая с косогора на косогор овражки и долки, быстро убегали к горизонту. От этого впечатление пестроты еще больше усиливалось.