Петров командует сравнительно крупными отрядами. Действует против немцев на Киевском, Полтавском, Харьковском направлениях. Там и настигает его приказ, круто изменивший всю судьбу, — срочно принять пополнение и спешить в Баку. Маршрут единственно возможный: Царицын — Астрахань — Каспийское море.

В Царицыне, сказано в записках Сурена Шаумяна, военная обстановка вынудила «имевшуюся в составе отряда Петрова пехоту («шесть полков», как говорили Петров и его командиры, только я лично сомневаюсь, что об этих полках можно говорить без кавычек) оставить для обороны Волги, а в Баку послать конницу в составе одного эскадрона, одной батареи 6-ти орудийного состава, одной роты, составленной из матросов Черноморского и Балтийского флотов и команды конных разведчиков силою 30–40 всадников. Таким образом, отряд Петрова не мог внутри армии изменить соотношение сил в смысле ослабления дашнакской мощи…

Все же Петров был начальником солидной военной единицы…»

По-своему, быстро и решительно, оценивают прибытие отряда Петрова полковники Бичерахов и Аветисов. Вся Шемахинская группа войск «национального совета», даже не ожидая нового наступления турок, сама быстро откатывается к последнему рубежу. Семьдесят верст за три дня. Одновременно снимаются с позиций казаки и броневики Бичерахова. С крайне левого фланга они переходят на правый, становятся на второй линии, всячески избегая стычек с противником. Приходится выравнивать, сокращать фронт. На центральном направлении оставляют станцию Аджикабул. Газета эсеров «Знамя труда» немедленно извещает: «Реализация урожая по Бакинской губернии также аннулируется вследствие катастрофических неудач на фронте!!!»

Степан Георгиевич созывает Совет. Снова в расширенном составе. Выступают Шаумян, Джапаридзе, Азизбеков, Зевин. Их радостно встречают. Внимательно слушают. Нет недостатка в приветственных криках. Своих лучших ораторов выставляют все фракции. Все без исключения за Советскую власть. И конечно же, за то, чтобы Степан Шаумян оставался во главе правительства и после того, как оно пригласит в Баку англичан. Около часу ночи 26 июля голосование. Двести пятьдесят девять за посылку гонцов к Денстервилю. Двести тридцать шесть — против. Ничтожный перевес.

Степан от имени большевиков, левых эсеров и левых дашнаков делает заявление:

«Приглашение англичан мы считаем предательством по отношению к революционной России. В этом предательстве нам с вами не по пути, мы поддерживать вашу политику не можем. (В официальном бюллетене новой власти — диктатуры Центрокаспия — отмечено: «Шаумян кричит. Долгие аплодисменты и крики слева «браво».)

Ни в каком коалиционном правительстве мы участвовать не будем! (Опять долгие аплодисменты слева.) Я говорю, что при этих условиях мы снимаем ответственность за преступную политику, которую вы начинаете, и отказываемся от постов народных комиссаров. (Крики «браво», бурные аплодисменты слева.)».

Шаумян садится в сторонке, в президиуме.

«Я, — помнит Надежда Колесникова, — оказалась впереди него и хорошо видела и слышала все, что произошло дальше. Председательствовавший в это время Аракелян, оставив свое место, поспешно подошел к Шаумяну и растерянно стал говорить: «Нет, это невозможно, чтобы вы ушли… Мы вам всегда доверяли и доверяем… Мы дальше хотим работать вместе с вами!» Не знаю, слышал ли Степан, что ему нашептывал Аракелян. Вдруг он встал, легко отстранил Аракеляна, вышел вперед и громким голосом сказал: «Заявляю, что я, как представитель центральной власти, доведу до сведения Совета Народных Комиссаров России о вашем предательском акте».

Опять Аракелян в роли официального представителя партии «Дашнакцутюн». Он оправдывает приглашение Денстервиля тем, что иначе ворвутся турки, устроят резню. Заканчивает жалобной просьбой к большевикам не уходить со своих постов: «Без вас мы не можем…»

С сияющими лицами сетуют на «упрямство большевиков и чрезмерную несговорчивость нашего друга Степана Георгиевича Шаумяна» эсер Велунц и меньшевик Айолло. В ответ объявляет Джапаридзе: «Нет, мы не уходим из Совета, мы не умываем руки. Мы работали и будем работать в десять раз больше, чем работали раньше, потому что по вашей милости появляются английские интервенты. Но ответственность за политику предательства мы нести не можем. Извольте нести ее вы. Извольте стать на место комиссаров!»

Шаумян добавляет: «Мы будем бороться и против немцев, и против турок, и против вас — предателей!»

Было около трех часов ночи, когда закрылось это драматическое заседание Совета. Перед зданием на улице стояла громадная толпа. Очевидно, все знали уже, что произошло на заседании. Толпа расступилась и молча пропустила нас».

…Англичан в Баку еще нет. Городская партийная конференция во всем согласна с Шаумяном, одобряет его план: власти без борьбы не сдавать, призвать рабочих на защиту города, объявить мобилизацию десяти возрастов, не останавливаясь перед самыми строгими репрессиями, обратиться к революционной России с призывом прийти на помощь скорейшей присылкой войск.

Исполком Совета весьма охотно принимает решение — до 31-го никаких перемен, все комиссары остаются на своих местах. А там соберется большой форум. За ним последнее слово.

Бюро печати при правительстве коммуны дает в эфир вполне оптимистическое сообщение:

«Правые партии в полнейшей растерянности в связи с решением Совнаркома об отставке и создавшимся положением. Настроение в районах и на фронте резко изменилось. Моряки поняли, что они обмануты предателями в целях разрыва с Россией, и в массе изменили свое отношение к англичанам».