— Присаживайтесь, Леонид.

Она была старше меня лет на двадцать, и я подумал, что за свои честь и достоинство могу быть спокоен. Возможно, мы станем друзьями. Настоящими. В том смысле, что нам не обязательно делить постель, если нас объединит общее дело. И я улыбнулся. Она не выдержала и улыбнулась в ответ. Магия моей улыбки посильнее, чем заклятия колдунов, разрекламированных в газетах и журналах. Они врут, а я весь как на ладони. И улыбка моя честная. Открытая. Потому мне и улыбаются в ответ. Итак, она улыбнулась и сказала:

— Вы будете работать со Сгорбышем. Я на вас очень рассчитываю, Леонид.

— А что я должен делать?

— Видите ли… — она слегка замялась. — Я могу быть с вами откровенной?

— Да, конечно!

— Павел Сгорбыш — гениальный фотограф. Но… Он пьет.

— Ах, вот оно что!

— И он не в ладах с современной техникой. Слабо разбирается в компьютерах и ненавидит цифровые фотоаппараты. Меж тем…

— Я понимаю. С цифрой работать проще. Так быстрее.

— Именно. Ваша задача: следить, чтобы он не сорвался.

— То есть не давать ему пить?

— Не совсем так, — мягко поправила она. — Трезвенником ему не стать никогда. Но он должен пить в меру. Не уходить в запой и каждый день появляться на работе. Хоть к полудню, но появляться. А задача номер два — обрабатывать снимки. Я имею в виду цифровую фотографию. Как у вас с компьютером?

— Порядок, — заверил я. — Там нет ничего сложного. В программах. Они прилагаются к любому цифровому фотоаппарату. Их надо только установить. А дальше компьютер сам все подскажет. Успевай на кнопки давить!

— Вот и отлично! — обрадовалась она. — Попробуйте объяснить это Павлу Александровичу. Если у вас получится, — и она глубоко вздохнула, — я буду вам очень признательна, Леонид.

Я не ошибся: расстались мы друзьями. Главное, я понял, что от меня требуется. И решил немного потерпеть. Ведь она сказала, что Сгорбыш — гениальный фотограф. Бог был ко мне более чем щедр. Он сделал меня красивым и богатым. Он дал мне все, что только возможно. Кроме одного. Я уже стал подозревать, что он не дал мне таланта. Ни единого. Кроме таланта улыбаться так, что люди невольно улыбаются в ответ. Сгорбыш, в отличие от меня, и беден, и некрасив. Я молод, он стар. Но я бездарен, в то время как он — гениальный фотограф. Не я так сказал. Мне сказали. Люди признают за ним талант. Я должен понять, что это такое. Иными словами, я должен раскрыть секрет гениальности. Иначе я никогда не стану писателем. А хочется.

И я стал присматриваться к Сгорбышу. Сначала мы не ладили. Он относился ко мне настороженно, я же не люблю лезть людям в душу. Заискивать не умею, оказывать мелкие услуги не люблю. Не забывайте: я материально не заинтересован. У меня за спиной запасной аэродром (лучше сказать космодром) — фирма моего отца. Поэтому я могу делать все, что мне вздумается. И говорить тоже. Спасает меня природная доброта. Антипатия Сгорбыша была мне понятна. Я молод и красив. А он стар и уродлив. Плохо одет. Однажды он спросил:

— И много у тебя было женщин, сынок?

Мы стояли возле моей машины. Я уже сказал, что поменял дорогую на дешевую, но у него ведь и такой не было. Стоит ли говорить, что это была иномарка? Но из салона, потому что подержанных мои родители не признают. Меня бы не впустили в ворота их особняка, явись я на подержанной машине. Похоже, в одежде и обуви Сгорбыш не разбирался, а вот иномарка произвела на него впечатление.

— И много у тебя было женщин, сынок? — спросил он.

— Достаточно, — осторожно ответил я, потому что не понял: за всю жизнь или за один раз? И попытался-таки вспомнить: сколько же было черных, раз белых я сосчитал? Пока я решал в уме эту сложную арифметическую задачу, Сгорбыш обходил мою тачку, цокая языком:

— Це-це-це… Подарок, да?

— Да, — кивнул я.

— От женщины?

Моя мама была женщина, мало того, женщина на двести процентов, поэтому я опять сказал:

— Да.

— Да ты, сынок, везунчик!

— Не могу с этим не согласиться.

— За каким чертом тебе эта работа? — зло спросил Сгорбыш.

— Я хочу понять принцип.

— Принцип? — удивился он.

— Говорят, вы гениальный фотограф…

Он хмыкнул с довольным видом. На его лице появилось подобие улыбки. И он сразу же стал симпатичнее. Отметив это, я продолжал подлизываться:

— Я хочу, чтобы вы и меня научили.

— Этому научить нельзя! — отрезал он.

— Почему?

— Потому.

Я подумал, что он жадничает. Не хочет делиться секретом. Оно и понятно: я ему никто. Человек в его жизни временный. Значит, надо стать в ней величиной постоянной. Я не хотел перед ним заискивать, но попытался его понять. К примеру, его нелюбовь к цифре. Я имею в виду цифровые фотоаппараты. На мой взгляд, неудобно как раз возиться с пленкой. Но Сгорбыш мое мнение не разделял.