Огненная мишень запульсировала с неожиданной силой, втягивая Юкки в себя, а та, как зачарованная, смотрела на блестящую катану, как будто бы в ее серебристом свете для нее, для Юкки могла открыться долгожданная тайна.

Сколько раз уже убивали ее — мужчиной, женщиной, стариком и ребенком. Ее временные оболочки разлетались на части, шинкованные безудержной силой и острыми мечами, и вот теперь…

Она инстинктивно сделала шаг в сторону, пропуская меч, ворвавшийся в камеру ветер странствий растрепал ее черные волосы, новый замах сверху вниз получился растянутым во времени. Должно быть, в Юкки проснулась забытая поэтесса времен Желтого Императора в Китае. «Меч похож на струну. На струну, на которой играет судьба, — подумалось ей. — Мое тело было безупречным музыкальным инструментом, на котором понимающие пальцы Минору могли играть любые, даже самые сложные музыкальные композиции. Как жаль, что этот великолепный инструмент будет сломан. Утерян для вечности…»

Дневной свет играл на лезвии катаны, перед глазами пульсировала заветная мишень, Юкки набрала в легкие воздух, она знала, что «замороженный» воин не разморозится без ее согласия. Но с другой стороны, она понимала и то, что не может сейчас обойти посягавшего на ее жизнь самурая и как ни в чем не бывало выбраться из тюрьмы. Не получится, потому что эта пауза — суть растяжения времени — дана только для того, чтобы она успела принять свою судьбу и покинуть тело до того, как…

Но об этом не следовало думать.

Перед глазами Юкки пронеслись Минору, на руках которого лежал крошечный Ичиро, мама, Арекусу, Фудзико, служанка Каори… Мысленно поклонившись каждому, она заторопилась, подгоняемая ветром странствий.

Меч зажегся с новой силой, и Юкки добровольно встала под удар.

Пространство тряхнуло, точно мир вдруг пробудился от непонятного сна, воин вздрогнул и со всей силой перерубил стоящее перед ним мертвое тело.

Душа Юкки ловко скользнула в пульсирующую мишень и полетела дальше, по знакомым ей коридорам времени. Впрочем, далеко она не собиралась улетать, она еще была нужна своим близким, она еще могла попробовать повлиять на их судьбы, помочь. Увидеть их, по крайней мере, еще раз человеческими глазами.

Перед Алом открыли двери в кабинет сегуна, где его давно уже дожидался Ким. Игра предстояла непростая. С одной стороны, нужно было потянуть время, пока начальник стражи покончит с Юкки и приготовит трупы якобы погибших от ее магии воинов, с другой — надо же было как-то объяснить Алексу, отчего он до сих пор не выпустил его невестку.

По сигналу Кима две девушки внесли в комнату столик и поставили на него чашки для саке и разнообразную закуску.

— Простите меня, — Ал не мог разговаривать с Кимом в присутствии суетливых теток, разве что перейти на русский, но это на крайний случай. — Простите меня, но я только что ел, и дело, по которому я явился сюда, безотлагательное.

Одна из придворных дам бросила на Ала уничижительный взгляд.

— Не психуй, — усовестил Ала Ким по-русски, после чего перешел на японский. — Отпустят твою Юкки, я здесь сегун — кто мне указ? Бумажек каких-то найти не могут. Куча формальностей. Не переживай, давай-ка лучше откушаем, как в старые добрые времена, а то я проголодался. Что же до Юкки, то сам небось оставил перед воротами с десяток самураев. Им ее с рук на руки и передадут. А нам сюда сообщат, что выпустили и все тонкости соблюдены.

— Нам обязательно общаться в присутствие твоих шлюх? — Ал подзабыл русский, и теперь язык давался ему с каким-то скрипом.

— Зачем же так грубо, мои девчонки не заслужили такого отношения к себе. Я и так пренебрегаю их обществом в последнее время. Чем они тебе помешают, скажи на милость?

— Тем, что при них несподручно тебе морду бить.

— Ай, ай, какие мы грубые. — Ким привлек к себе одну из красоток и, растрепав ей прическу, поцеловал в шею. — Чуть что, и сразу по морде. Ладно, переходим на японский, а то как бы чего не заподозрили.

Поняв, что сегун увлекся одной из подавальщиц, ее место у стола тут же заняла другая девушка. Принесли блюдо из белого осьминога с крошечными вялеными креветками, как любил Ким. Жареная рыбка для Ала. Могли бы, конечно, и на мясо расщедриться, но должно быть, никто не охотился, а на такой жаре либо есть только что убитое и приготовленное, либо воздержаться.

Ал облизал губы и, наконец, позволил себе присесть на подушку.

Насчет бюрократии, это он, Ким, верно сказал. Чего-чего, а бумаготворчества в токугавской Японии развелось превеликое множество, но все же — личный приказ сегуна… м-да…

— Не сомневайся во мне, дело твоей невестки у меня на контроле. На личном контроле! — Ким поднял вверх тонкий, сухой палец. — И сейчас я велел отпустить ее, потому что наши подозрения не оправдались. Но на будущее, ты же и сам понимаешь, что я не собираюсь постоянно ждать удара со стороны ее матери.

— Юкки не будет разменной монетой в ваших делах с Осибой! Юкки…

Ветер странствий… Юкки, или кем она была в эту секунду, рывком выскочила из коридоров времени и полетела куда-то, где кроме ветра странствий свистели и другие ветра, ветра, несущие запахи воды и трав. Туда… к крошечным, игрушечным домикам и похожим на шарфы каналам, к тем, словно нарисованным желтоватым дорожкам и малюсеньким деревцам. Кто это своему ребенку такой садик построил?