— Ну а что потом?

— Потом? Я простился с рекой, вернулся на море.

— Оставить реку после такого сражения, после такой победы?

— Когда-нибудь это все равно нужно было сделать. Я моряк. Жить и работать на море — в этом есть что-то особенное. Не всякому дано это чувствовать. Как объяснить вам?

— Ты просто испугался реки?

— Пусть будет так. Но если хотите знать правду, я почувствовал к ней отвращение. Мне не хотелось умереть в ее мутных, глинистых водах… Совсем другое дело — синие воды моря. И потом, что такое река по сравнению с морем? Русло руки узкое, грязное, вероломное. Это лиса, иначе ее не назовешь, а я не люблю лис. Море совсем другое: широкое, чистое, необъятное! Ты отдаешься ему и говоришь: возьми меня в свой мир, далеко, до самого горизонта, допусти на свое дно, устланное кораллами, пусти меня к своим русалкам, некогда очаровавшим самого Соломона.

— Но после этого случая ты чуть было не стал капитаном.

— Лучше быть матросом в море, чем капитаном на реке…

— Но у тебя ведь нет ничего, даже рыбацкой шлюпки…

— Ну и что? У меня есть море, оно мое царство.

— У моря нет хозяина.

— И потому все мы его хозяева.

— Ты фантазер.

— Возможно. Но меня хоть радует, что у богачей нет власти над морем…

— Им хватает власти на суше.

— За это я их и ненавижу…

— А они плюют на тебя и на твою ненависть.

— Пусть так. Я это знаю. Все равно ненавижу, ненавижу их, будто сам, как поденщик, гну спину на их землях.

— А те, кто им служит, так же ненавидят их, как ты?

— Пойдите на сушу — и узнаете. Я жил там. Правда, я был на реке. Но на ее берегах я многое видел и слышал. Эх, сколько же я видел там нищеты и гнета!

— В море тоже есть бедные и угнетенные. Да и слуги тоже. Мы, например. Разве ты не такой, как мы?

— Да, я живу среди вас и знаю нашу жизнь. Поэтому и думаю об этом.

— А что проку от твоих дум?

— Не знаю, но не думать я не могу. Думать необходимо…

— Тем, кто умеет читать и писать.

— Всем надо…

— Нет, только тем, кто читает и пишет.

— Всем, кроме животных, конечно…

— А животные не думают?

— Думают по-своему…

Слышавшие этот разговор вздохнули: «Если бы Салех умел читать!» А другие добавили: «Что и говорить, во всем квартале нет ни одного, кто умел бы читать… Школы — не для нас, только для детей богачей».

Салех сказал:

— Нужно, чтобы в квартале была школа. Я хочу, чтобы мои дети учились. Наши дети будут учиться, а их дети — они будут знать еще больше… Каждый новый день должен быть лучше, чем тот, что прожит. Война не может продолжаться вечно.

Присутствующие привстали:

— Твоими бы устами да мед пить. А что после этого?

Неожиданно загорался уголек надежды. Простые, бесхитростные слова Салеха разжигали огонь, он словно раздувал тлеющие искры в сердцах людей, знал, как освободить их сердца от пепла безысходности. За это его и любили. Квартал, в котором он жил, несмотря на всю нищету, а может быть, именно поэтому, любил тех, кто стойко сопротивлялся жизненным невзгодам, в чем бы ни выражалось это сопротивление, одаривая таких мужчин, как Салех, своим восхищением и доверием… Разные есть мерила мужества, но общим мерилом его во всем мире считается храброе сердце. В бедных кварталах мужество проверяется в двух делах: в отражении нападений со стороны других кварталов и в отсутствии страха перед правительственными чиновниками. В груди Салеха билось именно такое сердце — храброе, великодушное, благородное.

Всегда, на работе и дома, Салех был прост и порядочен. Когда кому-то нужна была его помощь, он всегда стремился помочь, и делал это от чистого сердца. Если в квартал являлся чужак, не имевший ни жилья, ни работы, он помогал незнакомцу построить лачугу, устроиться на какую-нибудь работу — в порту или на море, в городе или на железной дороге. Брал человека под свое покровительство, пока тот, как говорил Салех, «не оперится».

Жила в квартале женщина, которую прозвали «прелестная Катрин». Она, как и другие, была эмигранткой, у ее старого мужа почти не было работы. Иногда в порту он продавал кофе, иногда — салеп [5] , или просто слонялся без дела. Случалось, что он отправлялся на берег, помогал рыбакам тянуть сети и получал за это несколько рыбин, которые продавал или приносил домой.

О прошлом Катрин никто ничего не знал. Она упорно избегала разговоров об этом. Единственное, что было известно, — что она сирийка из какого-то прибрежного города; муж ее, Хаббаба, собирался уехать в Мерсин, в последний момент перед отъездом она подхватила его, вышла за него замуж и вместе с ним отправилась на корабле в неизвестность. У них не было ничего, кроме небольшого запаса провизии и немногих кыршей, зато была надежда найти на чужбине работу, осесть вдали от родного города, из которого им пришлось уехать. Причин для переезда была всего две, но достаточно веских: безработица мужа и репутация жены.

Катрин была прелестна, как и ее имя. Возможно, поэтому ее и прозвали «прелестной Катрин». Вскоре все поняли, что муж ее Хаббаба — это лишь ширма. Об этом говорил не только ее возраст — она была намного младше его, — но и ее красота, сила характера, способность общаться с людьми, уменье вызвать к себе интерес, особенно мужчин, побуждать их драться за нее. Однако она никому не отдавала предпочтения, ни с кем не завела любовной интрижки.

Когда Салех Хаззум впервые увидел ее, он даже глаза отвел в сторону, точно боялся попасть к ней в сети. В квартале было достаточно и женщин, и всяческих проблем из-за них. Моряки и рабочие порта частенько ссорились и дрались из-за какой-нибудь женщины. Стоило мужчине из другого квартала обрести подружку в их квартале, как он получал отпор от местных мужчин, хотя некоторые из них сами нередко хаживали к женщинам других кварталов и это вызывало бесконечную вражду и потасовки.