Я во всю эту дребедень не верю ни на грош. Наивные бредни романтиков. Никто никого никогда и ни с кем не разлучал, все прилипают друг к другу, панически боясь одиночества, и все это происходит хаотически, без всякой логики. И люди, которые настолько не подходят друг другу, что и минуты не могут провести вместе не ругаясь, эти люди женятся, рожают детей, ругаются, расходятся и заводят любовниц. Вот и вся любовь. И все-таки получается, что по дороге есть риск встретить по-настоящему хорошего человека.

– Знаешь, я ведь совсем даже и не принц. Многие к нашему брату с трепетом относятся, мол, медицина – это благородно и все такое. Но я сам не считаю, что чего-то добился. Даже наоборот, все, чего хотел, осталось где-то… далеко за бортом. Все как-то получилось неправильно. Столько каких-то бытовых вопросов. Бумажки какие-то, разнарядки сверху. Нет места для подвига, – усмехнулся Архипов.

– Так ты хотел подвиг совершить? Спасти ребенка из огня или вроде того?

– Не знаю. Может быть. – Он пожал плечами.

– Нет, правда. Вот чего ты хотел добиться? – настойчиво спросила я, лежа на животе и глядя на переливы теплого огня в камине. – О чем ты мечтал, когда был маленьким? Хотел стать доктором? Или космонавтом?

– Я решил стать врачом, когда у меня аппендицит вырезали. Мне было лет десять, и мне было так страшно, просто мама дорогая! И потом – сирена, мелькающие огни в окне «Скорой», и носилки, на которых меня выносили.

– Все так романтично, – усмехнулась я.

– А ты сама когда-нибудь попадала в больницу? Вот так, чтобы было страшно до ужаса? – спросил Архипов, проведя ладонью по моему обнаженному плечу.

Все стало одновременно и проще, и сложнее после того, как два тела, сплетенных вместе, совершили падение, которого я так боялась и так желала. Мы лежали вдвоем на пледе, постеленном перед камином. Мы разговаривали и целовались. Вот уж не думала, что можно получать такое невероятное удовольствие от разговоров. За окном было темно, а в комнате тепло. И он, совсем рядом, близко, я могу уткнуться носом в его плечо.

Я вспомнила, как лежала в больнице – нога в перетяжке, внутри какие-то спицы, стальные устройства, чтобы скрепить разломанную кость, и я полна ужаса и не могу найти никакой точки опоры. Кто-то спрашивает, кому позвонить, но я только мотаю головой – никого у меня нет. Никого, кто бы сказал мне, как же жить дальше. «Главное, чтобы вы смогли нормально ходить», – говорят мне, пожимая плечами. Вот так и разваливается мир на две части. И все на свете – только моя проблема, от этого дня и до конца моих дней.

– Нет, в больницах я не была, но однажды занималась йогой и у меня было это… люмбаго, кажется. Любмаго? Есть такая болезнь, да?

– Да, неприятная штука, – нахмурился Архипов. Он присел и провел рукой по моему позвоночнику. Сильные пальцы совсем не романтично, по деловому перебрали все позвонки один за другим, задержались на парочке, как раз там, где в свое время пряталась самая острая боль.

– Ай, осторожнее.

– А ты вообще чем лечишься? К специалистам обращалась? – спросил он, и в его голосе появились те властные и вместе с тем заботливые нотки, которые меня всегда раздражали. Все мужчины постоянно норовят взять все в свои руки, независимо от того, насколько мне этого хочется, насколько я хочу и готова отдавать себя в эти добрые или не очень добрые руки.

– Я лечусь подорожником. И зеленкой. – Я рассмеялась и села. – И еще заговорами. Дружу с шаманами.

– Эй, ты с этим не шути. Позвоночник – штука нужная. Осыплется – обратно не соберешь. Слушай, у меня есть хороший мануальщик…

– А сам-то ты не хочешь мной заняться? – спросила я, томно закатывая глаза.

– Сам я по этой части не очень. Надо будет, конечно, купить разогревающую мазь. Слушай, так тебе тогда на лыжи вставать и не рекомендуется.

– Вот и славно. Слушай, Архипов, что же ты за человек-то такой? Женщина тебе намекает, намекает, а ты… – Я сделала вид, что обижаюсь и выгнулась кошкой, подставив губы для поцелуя.

Он побледнел и вдруг, обхватив мое лицо ладонями, страстно, даже грубо поцеловал меня и прижал к себе.

– Больше всего я боюсь, что настанет завтра и ты исчезнешь, – прошептал он, когда за окном уже стало немного светлее, а дрова в камине полностью прогорели.

– Завтра я не исчезну, – заверила я его.

– Обещаешь?

– Я обещаю, – кивнула я и нежно погладила его по голове.

Он уснул, сон его был спокоен и безмятежен. Я присела на краю кровати и долго, долго смотрела на его немолодое усталое лицо, такое одновременно детское и красивое. Я исчезну послезавтра. Я уже знаю, как это будет. Я скажу, что уезжаю в командировку в другой город, что я буду звонить. Возможно, что я не смогу удержаться и позвоню несколько раз на самом деле. Как сделать так, чтобы оставить его сердце целым, уберечь его от меня. Меньше всего я бы хотела хоть в чем-то повредить ему, нарушить его спокойный и мирный ход жизни. Он заслуживал чего-то лучшего, чем я. У него должна быть жена и трое детей, и шумные споры о том, кто будет первый играть в Play Station, и блинчики по выходным, и море друзей, которые бы приезжали, чтобы играть в «Мафию».

Камин остыл, и стало ясно, что отопительная система в комнате не справляется даже с небольшой нагрузкой в минус пять градусов. Я достала из встроенного шкафа дополнительное одеяло и тихонько укрыла Архипова. Он не проснулся, только завертелся и положил свою большую ладонь на мою подушку. Пока в комнате не стало слишком холодно, я оделась и вышла во двор. Сегодня – Новый год, праздник. Я решила не думать ни о чем плохом. Как говорят психологи? Надо жить сегодняшним днем. В моем случае это было все, на что я могла рассчитывать. Сегодняшний день и половинка завтрашнего. Буду ими жить.