К заводчику наконец вернулось сознание. Однако он еще не произнес ни слова: то ли был не в состоянии говорить, то ли притворялся, дабы по возможности оттянуть неизбежную беседу со следователем. Доктор, разумеется, предписал ему полнейший покой.

Убедившись, что недоверие и гордость Бродаров препятствуют ее планам и не позволяют искупить содеянное зло, Агата возвращалась домой в унынии и тягостном раздумье. Ей было ясно, что она не выполнила свой долг перед семьей, несколько поколений которой всю свою жизнь работали не ее семью.

Узнав об аресте Жака, г-жа Руссеран послала Мадлене деньги, но помощь принята не была. Эти люди не брали подачек! Агата не настаивала. Она всецело была поглощена крушением своего семейного счастья и тщетно старалась возможно лучше употребить часть богатства, принадлежавшую ей лично. Но, стремясь во всем следовать своим принципам, она упустила возможность применить их на деле.

Бланш де Мериа, возвращаясь с Почтовой улицы, и г-жа Руссеран встретились в саду. Здороваясь, они обменялись взглядами, острыми, как кинжалы. Затем, с высокомерной непринужденностью, давно усвоенной ею в отношении Агаты, которая до сих пор не обращала на это внимания, гувернантка спросила:

— Откуда вы, сударыня?

— Это мое дело, мадемуазель. А вы?

Бланш никак не ожидала от хозяйки столь решительного ответа. Однако она не подала виду, что удивлена и глубоко обижена, и, опустив длинные черные ресницы, робко ответила:

— Увы, сударыня, сказав, откуда я иду, я рискую показаться вам неразумной.

— Быть может, даже хуже, мадемуазель! — сухо заметила Агата.

— Какою же еще?

— Гувернанткой, которая манкирует своими обязанностями и не дорожит своим местом.

— Но, сударыня, — возразила с явным облегчением м-ль де Мериа (она ожидала другого), — в чем вы это усматриваете?

— Вы не должны были покидать мою дочь в такое время. Неужели вы не понимаете, что может произойти, если до Валери дойдут слухи, уже распространившиеся среди прислуги?

— Не браните меня за то, что я ненадолго оставила Валери одну. Я сделала это ради нее же самой.

— То есть как? Не можете ли вы объяснить истинную причину вашей отлучки, которая меня весьма удивляет?

— Если вам угодно знать, я заказывала в церкви святой Женевьевы молебен за здравие отца Валери.

Агата пристально взглянула на гувернантку. Последняя в легком замешательстве потупила глаза.

— Прямо поразительно, — ответила жена заводчика, несколько обезоруженная деликатностью, с какою Бланш назвала раненого «отца Валери». — Мало того, что вы натравили на меня всех святош нашего прихода, вы еще собираетесь поссорить меня со святыми мученицами; право же, им нет никакого дела до раны моего мужа. Вам отлично известно, что я не верю во все эти поповские штучки.

— Но господин Руссеран верит в них.

— Не больше, чем вы, моя милая. Точнее, он, подобно вам, делает вид, что верит, надеясь извлечь из этого выгоду.

— Сударыня!

— Что, мадемуазель?

— Вы вольны его изменить.

Мадемуазель де Мериа сильно побледнела. На секунду она едва не поддалась соблазну превратить скрытую войну, которую уже давно вела с матерью своей питомицы, в войну открытую, но столь же быстро отказалась от своего намерения. Нужно было сохранить место, ее черед еще не настал. Эта мещаночка, видно, плохо ее знает, если позволяет себе так обращаться с нею, Бланш переменила тон и ответила.

— О сударыня, вы чересчур строги к бедной гувернантке. В чем еще, кроме этой отлучки, вы можете меня упрекнуть?

— В том, что вы уделяете слишком много внимания отцу, человеку, совершенно для вас постороннему, и слишком мало — дочери. Вы обязаны оставаться с нею, когда обстоятельства вынуждают меня доверять ее вам.

— С некоторых пор, сударыня, вы, слывущая столь великодушной и доброй, всячески стараетесь обидеть и унизить меня.

— Как аукнется, так и откликнется.

— Что вы хотите этим сказать? Что вы можете поставить мне в вину?

— Если у вас есть совесть, она ответит вам лучше, чем я.

— Но, сударыня, ваши слова означают, что вы мне отказываете от места?

— Можете истолковать их и в таком смысле. Я уже об этом говорила.

Обе женщины сидели теперь в гостиной. Они чувствовали, что, чем бы ни кончился подобный разговор, их отношения не могут остаться прежними. Вслед за столь ясным намеком, сделанным Агатой, последовало молчание, в течение которого собеседниц занимали совершенно противоположные мысли.