Возможно, накал страстей, который характерен для описаний набегов норманнов европейскими хрониками, вызванный столкновением Западной Европы с викингами, все еще воздействует на наши представления о них. Викинги виделись европейским церковным хронистам, которые часто становились жертвами их набегов, в неком зловещем свете, и поэтому описывались ими как злобные пираты, разрушающие христианскую цивилизацию. Принимая сложившуюся точку зрения, более поздние авторы сразу выносили викингам приговор, хотя некоторые (очевидно завидуя их возможностям) романтизировали норманнскую дерзость и независимость. Одна научная школа, описывающая викингов, не желала признавать, что они представляли какую-либо важность в истории европейской культуры, и набеги викингов рассматривала не иначе как катаклизм, от которого Европа постепенно излечилась. Другая школа, хотя и рассматривала викингов в духе описаний древних германцев Тацитом или благородных дикарей Руссо, также отрицала, что они внесли какой-то свой вклад в европейскую цивилизацию в обмен на те достижения, которые восприняли от нее. Порой создается впечатление, что экспедиции викингов истолковываются обеими школами как дерзкая, но простая сага, повествующая только о сжигании монастырских библиотек и разрушении ими книжной культуры, и соответственно хронисты либо обвиняли скандинавов, либо восхваляли их. Уже король Альфред, который имел право судить о набегах викингов, добросовестно признал, что библиотеки, которыми Англия была полна, "прежде чем они были опустошены и разорены", потеряли свое значение задолго до набегов, так как науки и знания в стране находились в совершенном упадке. На этот факт некоторые современные историки ссылаются как на оправдание викингов.

Естественно, что мы, рассуждая о викингах, в первую очередь представляем себе их ладьи, которые являлись величайшими шедеврами кораблестроения, а самих норманнов — вооруженных топорами и мечами, нападающих на какой-то открытый берег лишь по той причине, что именно свои набеги они и воспевали в собственной литературе. Но было бы неверно предполагать, что общество викингов было менее сложным, чем освященное традицией и обособленное христианское общество, которое они разоряли. Вульфстан из Йорка в своей проповеди к англичанам, когда "большинство их преследовалось данами", находит совершенно неестественным, что "если серв ушел от своего лорда к викингам, перешел из христианства в язычество, встречая своего господина в сражении, убивает его, ему не нужно платить вергельд родственникам бывшего господина; а если бы его прежний господин убил серва, он должен был заплатить вергельд за него, как если бы тот был свободным человеком". Тот факт, что значительно большее число свободных людей проживали в "Области датского права", чем в остальной Англии, по данным "Книги Страшного суда", предполагает, что основной характеристикой культуры викингов (во всех случаях их столкновения с другими обществами) была мобильность — не только географическая, но и социальная. Своими достижениями в области кораблестроения, навигации и торговли викинги, кажется, более обязаны технологии, чем цивилизации, а типичное описание норманнов в "Речах Высокого" не является чересчур романтичным и может представляться несоответствующим героическому образу скандинава:

В данном случае имеет смысл замена образа храброго викинга, пьющего мед из черепов своих врагов в Вальхалле (результат неправильного перевода в XVIII веке поэтической фразы "рог для питья"), образом совершенного "инженера", двигающегося без устали из одной страны в другую, провозглашающего в качестве своего главного принципа правило, что обо всем следует судить только в свете действительного опыта, и готового продавать свои услуги тому, кто предложит за них лучшую цену. Этот образ викинга, по-видимому, нельзя считать более показательным и верным, нежели образ жаждущего крови пирата или благородного дикаря, сложившийся ранее, и для многих он даже может показаться менее привлекательным; в любом случае, представленную фигуру викинга, обладающего несомненными техническими знаниями, невозможно считать чуждой нашей развитой цивилизации, и достоинства викингов, проявляющиеся в их искусстве, ритмическом стихосложении, силе, а также в последовательности и умении работать с любым материалом, достигая при этом значительных высот, могут быть более очевидны именно для нас, чем для наших предков.

Важнейшими основаниями для понимания образа жизни викинга, наделенного значительными техническими знаниями, являются его "инструменты торговли". И здесь мы прежде всего имеем в виду корабли викингов и их оружие, Корабли нам известны благодаря счастливой случайности, так как они хорошо сохранились, будучи герметично запечатанными в голубой глине норвежских погребальных курганов в Туне, Гокстаде и Усеберге: их модели и копии, изготовленные с различной степенью точности, способствовали тому, что образцы этих судов стали восприниматься как типичные военные весельные суда викингов. Однако эти корабли не использовались викингами для длительных морских походов к чужим берегам. Точная копия судна из Гокстада пересекла Атлантику под парусом в 1893 году, что свидетельствует в пользу представления о возможности использования подобного типа судов для походов в Исландию, Гренландию и Америку; это не доказывает, однако, что они в действительности могли участвовать в подобных мероприятиях. В морских путешествиях, предполагающих военные цели, мужчины, принимающие участие в сражениях, могли также сидеть за веслами, но длительные поездки с грузом в открытом море невозможно было предпринимать без паруса и более маленькой команды для управления кораблем (около 15–30 человек), которую нужно было также кормить и платить ей жалованье. Из отчетов о морских путешествиях, данных Отером (Охтхере) и Вульфстаном королю Альфреду, ясно, что их суда двигались только под парусом без использования весел. Хотя такие корабли не сохранились, нам кое-что известно о способе их навигации. Так, например, некоторые характерные черты ладьи, найденной в Гокстаде, могут дать отчетливое представление об их действительной конструкции. Корабль из Усеберга, напротив, в то время как он может многое поведать об искусстве викингов, никогда не мог быть избран даже самым безрассудным норманном для морского путешествия. Степсель мачты этого корабля был расколот (и скреплен вновь при помощи железного обруча), прежде чем он был захоронен, и поэтому представляется чрезвычайно ненадежным для длительного морского путешествия: из-за отсутствия балласта судно не могло бы выдержать ветер, именно это обстоятельство, вероятно, способствовало тому, что его мачта испытала значительное напряжение, которое привело к ее расщеплению.

Корабль из Гокстада в длину составляет 76,5 фута, в ширину — 17 футов, при осадке в 3 фута (руль опускался немного ниже) высота борта над водой в средней части судна составляла 3 фута 9 дюймов. Данные измерения должны вызвать восхищение любого человека командой, которая под руководством капитана Магнуса Андерсона провела подобное судно через Атлантику. Однако вместимость его в современном измерении составляет лишь немногим более 30 тонн, и совершенно ясно, что именно использование весел определило сам дизайн ладьи. Весла, установленные на корабле из Гокстада, не были ни громоздкими, ни длинными, требовавшими широкого взмаха, как, возможно, вообразили себе некоторые. Длина весел составляла только 16 футов (на носу и на корме, где фальшборт был выше линии воды, они длиннее), соответственно они не были больше, чем те, что используются на современных спасательных шлюпках, напротив, весла викингов изготавливались достаточно легкими и с очень узкими лопастями. Недавний опыт, проведенный командами обученных гребцов на воссозданных с большой точностью в современных условиях ладьях викингов, показал, что взмах веслом, который был необходим для продвижения судна по морю, должен был быть коротким и быстрым, отличающимся от взмаха веслом при гребле на реке. Можно с уверенностью говорить о том, что любое судно, которое в большей степени полагалось на парус, нежели на весла, имело большую осадку и высокий надводный борт, и по экономическим причинам — большую вместимость. Однако это не приводило к его неповоротливости, так как на корабле из Гокстада, например, киль установлен на фут глубже в середине корабля, чем на его концах, что свидетельствует о том, что корабелы викингов знали, как легко и быстро заставить судно повернуть на другой галс, усиливая при этом его боковую устойчивость, уравновешивая судно с помощью киля в середине корабля. Более поздняя история о Торберге Скавхогге (Строгале, см. Сагу об Олаве, сыне Трюггви, 88) (он разрушил изогнутый борт корабля, который посчитал неудовлетворительным, одним ударом топора так, что восстановить его уже не представлялось возможным) показывает, что в Скандинавии существовали признанные независимые специалисты в кораблестроении. Однако этих фактов явно недостаточно, чтобы утверждать, что именно подобный вполне научный подход к установке киля корабля обеспечил ему возможность двигаться против ветра, например в случае, если судном управляла слишком малочисленная команда, чтобы грести. Толщина обшивки днища корабля из Гокстада только 1 дюйм толщиной. Это меньше, чем у многих современных судов вчетверо меньшей длины, что, однако, свидетельствует об аналогичном современному рациональном подходе викингов к конструированию корабля. Если бы киль прикреплялся к каркасу, он должен был быть намного толще, иначе скрепления разошлись бы под напором волн. Обшивка, тщательно выделанная из дерева, первоначально была в три раза толще, так что можно сказать, что борта корабля оказывались сшитыми с помощью узких планок, изготовленных из гибких сосновых корней, связанных со шпангоутами. Таким образом, такие преимущества, как максимальная устойчивость и водонепроницаемость судна, оказались объединены с его минимальным весом (и таким образом с максимумом качественных характеристик), напоминая о наиболее технически усовершенствованных современных гоночных машинах, и свидетельствуют, что ладьи викингов изготавливались с таким мастерством, которое находит аналогии только в нашем веке. Основание мачты устанавливалось на кильблоке, составляющем больше 10 футов в длину, чтобы распределять давление потоков воздуха. Далее мачта проходила через еще более длинный бимс (16 футов в длину), взмывая вверх над корабельными настилами, в которых были спроектированы отверстия, тянущиеся по направлению к носовой и кормовой частям судна, так что мачта могла быть легко поднята и опущена. Траверз переднего края каждого фальшборта прикреплял к его внутренней стороне тяжелый бимс с двумя отверстиями, которые были направлены слегка вверх под различными углами. Они, возможно, предназначались, чтобы плотно закрепить конец beiti-ass, иными словами, рангоут, использовавшийся для расширения основания паруса, который в противном случае оказывался плохо прикрепленным. Однако позиция рангоута, предложенная викингами, давала возможность жестко фиксировать постановку ведущего края паруса так, чтобы корабль мог плавать по направлению потоков ветра. Рангоут должен был быть даже более необходимым на "хавскипах" (морских кораблях викингов) или океанских судах, которые не имели полной команды гребцов, и обеспечение необходимого управления им, без сомнения, становилось предметом особой заботы хозяина судна.

Торстейн Бычья нога, составлявший команду "Длинного змея", корабля короля Олава, участвовал в битве при Свельде, но получил упрек от короля за то, что он не сражался так, как следует — с мечом и копьем, как всем повелевал Бог; напротив, Торстейн использовал свои кулаки, а затем и рангоут, чтобы сбрасывать врагов в море, объясняя свои действия следующим образом: "каждый мужчина должен делать то, что он может" [т. е. знает как]. Его слова говорят о той гордости, которую мог испытывать он, профессиональный моряк-викинг, за свое искусное владение инструментом своего ремесла. Именно рангоут и его разумное использование на морских кораблях освободили мореплавателя от необходимости ожидать попутного ветра, и поэтому, а также по некоторым другим причинам, как мы полагаем, норвежский мореплаватель Отер, описывая королю Альфреду свои путешествия, рассказал, что на Норд-Капе в Норвегии он ждал ветра, чтобы обогнуть мыс и от запада пройти к северу, прежде чем плыть дальше, не признаваясь в том, что он сильно зависел от него. Позднее, рассказывая о своем путешествии, Отер свидетельствует, что ему пришлось ждать настоящего сильного ветра, чтобы войти в Белое Море, но это обстоятельство вполне объяснимо, так как из-за тающего снега там образуется сильное течение: чтобы справиться с таким течением, Отеру не оставалось ничего другого, как войти в Белое море на полной скорости с попутным ветром, не оставляя своему судну никакой возможности лечь в дрейф. Ожидание попутного сильного ветра в Норд-Капе не несет даже оттенка намека на неуверенность Отера или его нежелание предпринимать какие-то действия, но, напротив, свидетельствует об уверенности, свойственной лишь знающему человеку, ожидающему естественного развития событий, каким на самом деле и был Отер. Чтобы обогнуть Норд-Кап, желательно было положиться, как он и сделал, на постепенно затихающие юго-западные ветры, которые выводили корабль, помогая ему обойти превалирующие северо-восточные воздушные потоки. Кроме того, Отеру было необходимо убедиться, что он не находился на пути наступающих и усиливающихся штормовых ветров. Ожидание Отером благоприятного периода, когда ветер сместится к северу от запада, вполне могло иметь место в реальности, так как он знал, что ветры перемещаются против часовой стрелки в таких географических районах, и смещение ветра означало, что шторм был безопасен для его движения на север. Современные капитаны траулеров с большим опытом и хорошим знанием данной территории разделяют эту точку зрения и считают, что если ветер сместился к северу от запада, то он не возникнет снова, и ожидание Отером перемены ветра (что не заняло бы много времени) свидетельствовало, возможно, больше о благоразумии капитана, нежели о действительной необходимости. Скорость, с которой шло его судно, никогда не подвергалась сомнениям, даже если сравнить ее со стандартами XIX века, а некоторые явные неточности, замеченные редакторами в отчете Отера, исчезают, когда мы принимаем во внимание течения, описанные в современных штурманских книгах. Определенный отрезок пути (откорректированный в соответствии с течениями), который проходил корабль Отера за день, очень хорошо согласуется с обычным днем плавания ладьи, описанным в сагах, — 100 миль со скоростью 4 узла. Современные копии корабля из Гокстада с тренированными гребцами показали, что судно могло двигаться с еще большей скоростью. Например, копия корабля, изготовленная в 1893 году, в среднем развивала скорость до 11 узлов под парусом, но примечательно, что реконструированные суда представляют для нас только относительную важность, так как именно корабль Отера определяет все наши рассуждения о средней скорости и среднем расстоянии обычного морского путешествия.

В настоящее время выделяют две черты, признанные самыми характерными для кораблей викингов. Прежде всего это ряд щитов вдоль фальшборта, а также руль, установленный на правом борту (или на борту управления), а не на корме; все модели кораблей, как бы плохо они ни сохранились, представляют эти признаки. Вывешивание щитов в ряд на фальшборте должно было, возможно, свидетельствовать о знатности и богатстве хозяина корабля, и их устанавливали, только пока судно стояло в гавани. Едва ли викинги выходили в море со щитами, независимо от того, шло судно под парусом или на веслах, ведь в любом случае они серьезно затрудняли бы работу корабля, а их установка не могла быть продиктована какой-то серьезной военной необходимостью. Действительно, мы знаем, как указал X. Шетелиг, что щиты никогда не вывешивали на фальшборте корабля при отправлении его в плавание, но только, когда он стоял в гавани, хотя сохранились свидетельства, что некий исландец отплыл к фьорду на корабле, оснащенном щитами, но поскольку для судна, находящегося в плавании, это не было характерно, он впоследствии даже получил соответствующее прозвище — "Бьерн-щитоносец". Вторая отличительная черта кораблестроения викингов — это руль, который хотя и является с нашей точки зрения довольно необычным, но в действительности его с уверенностью можно назвать одним из лучших примеров совершенного функционального дизайна корабля. Установка руля под килем служила той же цели, которую в настоящее время на судне выполняет современный выдвижной киль или подветренный борт, а именно для усиления боковой устойчивости корабля и, таким образом, повышения эффективности плавания и устойчивости корпуса. Кроме того, руль легко поднимался, чтобы уменьшить осадку корабля, когда тот причаливал. Отсутствие руля на корме делало возможным без усилий поднимать ее на возвышение, что сохраняло судно сухим, прежде чем оно отправлялось в следующее морское плавание.

На парусе корабля из Гокстада, возможно, были изображены красные и белые вертикальные полосы, но резьба на камнях из Готланда показывает смешанный рисунок паруса, состоящий из пересекающихся диагональных линий, из письменных источников нам также известно, что такой рисунок широко использовался. Запутанная сеть между парусом и корпусом, вырезанная на некоторых камнях, иногда интерпретировалась исследователями как декоративное продолжение изображаемого паруса, представляющего традиционное плетение, но при отсутствии свободно двигающихся шкивов на корабле такой парус очень трудно было опустить (мы знаем, что для этого обычно его должен был "оседлать" член команды), особенно когда парус наполнялся ветром. Кажется вероятным предположить, что рисунок на камнях — это сеть линий снастей для уборки парусов; она предоставляла возможность сворачивать парус на реях, а также поддерживала парус и предотвращала его искривление.