— Не имею ни малейшего представления. И не думаю, что они сделали нечто большее, чем проявление обычного гостеприимства, — ответил мистер Хасвел.

Чарльз нахмурил брови.

— А мне кажется — наоборот. И ведь именно сквайр представил нам Уоренби. Разве вы не помните? Да и потом, добился бы он своего положения, если бы его не финансировал Айнстейбл? — предположил Чарльз.

— Ты знаешь, Чарльз, я тоже считаю, что Айнстейблы вели себя всего лишь как подобает благопристойным соседям, — покачала головой миссис Хасвел.

— Мне почему-то не кажется нормальным, что то, что они сделали под видом благопристойного соседства — лишь обычное гостеприимство. Тем более для этого выскочки из Лондона, которого никто не ждал в Торндене, — упрямился Чарльз. — И чего бы это им быть такими радушными с теми, кто убежал из Лондона во время бомбежек? У них никогда не было ничего общего с подобной категорией людей.

— Но это совсем другой случай, Чарльз. Те люди были лишь временными жителями, спасавшимися от войны и разрухи.

— Но Уоренби был именно из этой категории.

— Не забывай, — напомнила сыну миссис Хасвел, — что Уоренби не было здесь во время войны. Он приехал позже.

— И тем не менее с какой стати сквайру оказывать ему такую поддержку? — не сдавался Чарльз.

— Я уверена, сквайр просто сострадал ему. Ты ведь помнишь, как его приняли в Торндене. Особенную роль сыграла неприязнь мистера Драйбека, — сказала миссис Хасвел.

— Он действительно настолько не любил Уоренби? — с интересом спросила Эбби.

— Боюсь, дорогая, не только он, а весь Торнден.

— Но мистер Драйбек гораздо сильнее, чем кто-либо другой. Вот видишь, Чарльз, как все просто. Все говорит о том, что убийца — мистер Драйбек! А ты продолжаешь обвинять бедную Мэвис.

Казалось, у Эбби отпали последние сомнения по поводу того, кто совершил убийство.

— Ну, это еще не говорит о том, что убийца — именно он.

— Нет, говорит! — настаивала на своем Эбби. — Во-первых, у него был серьезный повод ненавидеть Уоренби. Помимо чисто человеческой антипатии, он еще и боялся конкуренции. Об этом рассказывала мне еще тетя Мириам. Из-за Уоренби он мог растерять всех своих клиентов.

— Эбби, дорогая, успокойся! Бедный Тадеуш — один из самых уважаемых людей в округе. — Чарльз попытался остудить ее пыл.

— Ага, как Армстронг! — не унималась Эбби. — У меня весь день не идет из головы эта история! Незаметный с виду, но всеми уважаемый человек, о котором никто не мог и подумать, что он способен на убийство. А ведь и он был юристом, и совершил убийство именно на почве профессиональной ревности. Так что не надо утверждать, что у мистера Драйбека не было достаточно веского повода для убийства!

— Не могу не согласиться, — ответил Чарльз. — Но не надо забывать, что это было уже второе тяжкое преступление, совершенное Армстронгом. Его судили за убийство собственной жены, которую он отравил, и повод для этого у него был весьма весомый. Но уверен, что не сойди ему сначала с рук первое убийство, он никогда не стал бы убивать своего профессионального конкурента. Он, наверное, считал, что дьявольски хитер и полиция никогда не докопается до истины. Разве вы не согласны, что, совершив одно убийство и оставшись безнаказанным, человек очень легко идет на следующее подобное преступление. Я бы сказал, становится своего рода маньяком.

— Согласен с тобой, — сухо ответил мистер Хасвел. — Но если ты считаешь, что Драйбек уже совершил одно убийство, то хочу заметить, что у тебя чересчур разыгралось воображение.

— Да вовсе нет! — воскликнул Чарльз. — Я лишь пытаюсь доказать Эбби, что между Армстронгом и мистером Драйбеком — огромная разница.

— Ладно, кто бы что ни думал, я полагаю, не стоит более останавливаться на этой теме, — решительно заявил мистер Хасвел. — Кстати, состоялась ли у вас сегодня игра в теннис?

Вопрос, обращенный к обоим молодым людям, положил конец неприятной для старшего поколения дискуссии. К этой теме более не возвращались и остаток вечера провели за игрой в бридж. Лишь по пути домой Эбби спросила у сидевшего за рулем Чарльза:

— Твой отец очень сердит на нас за разговоры об этом убийстве?

— Вовсе нет. Он лишь боится, что мы будем распускать языки в чужой компании. Как Пленмеллер, — объяснил Чарльз.

Эбби нахмурила брови.

— По-моему, ему лишь бы сказать какую-нибудь колкость и побольней ужалить.