Но я пытался…

Попытайся еще раз. – Голос превратился в ворчание, втянулся в кости черепа, исчез.

Арсений Васильевич расслабился, чувствуя приближение боли. Прошептал:

Даруй мя свет… приму тя… свет твой…

Будто и не он сказал, а кто-то внутри его, тот, кто жил в нем помимо сознания.

Боль вошла в тело гигантским когтем, пронзила глаза.

Арсений Васильевич сжался, широко раскрывая глаза и ничего не видя, но не закричал, сдержал стон, напрягся, загоняя боль в точку, в молекулу, в атом, в элементарную частицу. И тотчас же на него хлынул удивительный свет, точнее, тело окунулось в облако сияющих золотом точек, воспринимаемое как свет. Он просочился под кожу, пошел по сосудам, прогоняя неприятные ощущения, очистил грудь от остатков боли, проник в голову.

На одно мгновение потрясающая глубин а раскрылась перед глазами Арсения Васильевича, не то глубина Мироздания, не то глубина его собственного Микрокосма. Он все понял! И перед тем как потерять сознание – от переполнившей душу силы! – успел настроить все свои внутренние коммуникации на «единый аккорд»…

Операция по удалению пули из груди Гольцова прошла успешно, и это дало возможность Максиму слегка расслабиться.

Группа сняла два номера в ближайшей к больнице муромской гостинице «Ока» и принялась ждать выздоровления клиента. Правда, Разин решил на всякий случай подстраховаться и назначил дежурство у палаты раненого, согласовав решение с главврачом больницы. Милицию в это дело решили не посвящать, она бы только помешала группе исполнять свои обязанности. Тем более что искать было некого, напавшие на Гольцова бандиты исчезли и в поле зрения больше не попадались.

Не стал Максим и звонить Марине, чтобы не пугать женщину мрачными подробностями происшествия. Она бы непременно примчалась в Муром и тоже ограничила бы группе свободу маневра. А вот начальству Максим доложил все без утайки и получил приказ при первой же возможности доставить Гольцова в Москву. В свою очередь, это означало, что у группы появилась реальная возможность отдохнуть, не забывая, естественно, о службе.

Дежурили по двое, по двенадцать часов кряду.

Первую смену отстояли сам Разин вместе с Кузьмичом. Раненого оперировали, и он не мог быть в стороне от процесса.

Во вторую смену напросились Писатель и Штирлиц. Остальные устроились в гостинице и в основном отсыпались, читали газеты и играли в карты.

Следующим вечером в больницу отправились Максим и Шаман. Кузьмич поворчал для успокоения совести, что его игнорируют, но не расстроился.

– Пойду погуляю по Мурому, если ты не против, – сказал он в спину Разину. – Поизучаю местность. Люблю старинные городки.

– Только не нарвись на местную шпану, – проворчал Штирлиц, знавший натуру лейтенанта, – а то ты любишь наводить порядок и укрощать крутых с пальцами веером.

– Обижаешь, начальник, – ухмыльнулся Кузьмич. – Я ж не куражу ради, а пользы для.

Больница, где лежал Гольцов, представляла собой трехэтажное здание в виде буквы «П». Реанимационная палата находилась на втором этаже, недалеко от координаторской, где всегда дежурила медсестра, за углом коридора. К ней можно было подойти как со стороны холла, где и расположились чекисты, так и со стороны боковой лестницы. Но дверь на лестницу Разин попросил закрыть на ключ, и теперь можно было не ждать с той стороны неприятных сюрпризов.

С восьми часов вечера до двенадцати Максим и Шаман читали газеты, смотрели телевизор, пили чай, потом Максим вспомнил о предложении монаха, которого они доставили из Улан-Удэ в Москву, и пристал к Итигилову с расспросами, что тот имел в виду относительно его будущего.

Шаман был человеком исключительно уравновешенным, однако своенравным и мог вообще делать вид, что не слышит собеседника. Так было и на этот раз. Лишь когда Максим сдался и перестал задавать вопросы, Иван-Доржо заметил:

– Ты человек дела, командир. Мало думаешь. Мало хочешь. Зачем тебе знать, что с тобой будет в будущем? Оно придет.

– Во-первых, хочу я не так уж и мало, – обиделся Максим, раздосадованный в душе оценкой человека (мало думаешь), которого он уважал. – Во-вторых, почему это я мало думаю?

– Ты плывешь по течению бытия, – спокойно ответил Шаман. – И не пытаешься выбраться на берег и посмотреть вдаль. Надо иногда выталкивать себя за пределы познанного.

Максим с любопытством посмотрел на обманчиво-сонное лицо собеседника:

– Ты себя выталкивал?

– Меня не надо было выталкивать, как восточный человек я был настроен на индивидуальный путь самореализации.

– И как ты этого достиг?

– Существуют определенные школы, методики, техники расширения возможностей человеческого организма с использованием скрытых резервов психики. Не обязательно родиться колдуном или ясновидцем, способности можно развить.

– Ты хочешь сказать, что колдовству может научиться каждый?

– Не каждый, только тот, у кого есть задатки.