Шрифт:
«Вы что, плохо слышите? Назовите свое имя!»
Узник поднял глаза с набрякшими темными веками, его лоб рассекал свежий порез.
«Меня зовут Мартин Фабер. Я ученый…»
Всемогущий Майкл Оуэн остановил запись. Как и предполагалось, Ник потерял дар речи от изумления.
— Теперь вам понятна моя озабоченность, полковник?
— Мартин Фабер! — пробормотал он, качая головой, не в силах поверить. — Ну конечно!
— И это еще не все.
Оуэн поднял пульт и очертил им линию вокруг застывшего на экране изображения мужчины:
— Вы видели, что у него в руках?
— Это не?.. — На лице агента отразилось глубокое волнение. — Это то, что я думаю, сэр?
— Именно.
Ник Аллен сжал губы, словно не веря собственным глазам. Он ближе придвинулся к экрану и всмотрелся:
— Если я не ошибаюсь, сэр, это только один из нужных нам камней.
Коварный огонек вспыхнул в глазах гориллоподобного гиганта, стоящего у руля самой могущественной секретной службы планеты.
— Вы правы, полковник, — улыбнулся он. — Хорошая же новость состоит в том, что этот видеодокумент невольно раскрывает местонахождение другого, недостающего камня.
— Каким образом?
— Смотрите внимательно, прошу вас.
Майкл Оуэн поднес пульт к экрану и снова включил запись. Изможденная фигура Мартина Фабера ожила словно по волшебству. Взгляд голубых глаз увлажнился, словно он вот-вот расплачется.
«Хулия, — прошептал он, — быть может, мы больше не увидимся…»
«Хулия?»
Директор Агентства национальной безопасности улыбнулся, заметив на лице своего самого способного сотрудника удовлетворенную гримасу. Видео еще не закончилось, а приказ шефа уже внедрился в мозг его лучшего агента и занял первое место в списке приоритетов.
— Хулия Альварес, — заключил Оуэн. — Найдите эту женщину, полковник. Немедленно.
1
По какому-то странному убеждению я с детства свыклась с мыслью, что, когда умру, душа моя отделится от тела и воспарит ввысь. Я была уверена, что там, наверху, влекомая неодолимым притяжением, я предстану перед ликом Бога и смогу взглянуть в Его глаза. И в тот момент мне все станет ясно. Мое место в мироздании. Мои корни. Моя судьба. И даже то, почему мое восприятие вещей отличается… таким своеобразием. Так мне объясняла моя мать, когда я расспрашивала ее о смерти. И даже наш приходской священник. Они оба прекрасно умели успокоить мою католическую совесть. Та завидная уверенность, с которой они защищали все имеющее отношение к потустороннему миру или страждущим душам, достойна всяческих похвал. И теперь я начинала понимать причину этого.
В ту первую ноябрьскую ночь я, само собой, еще не умерла. Неживым, напротив, было застывшее передо мной видение: огромное спокойное лицо почти пятиметрового сидящего гиганта пристально следило за тем, как я порхала в нескольких дюймах от него.
— Не задерживайтесь слишком надолго, деточка.
Мануэль Мира, смотритель собора Сантьяго-де-Компостела, вывел меня из ступора, окликнув с нижнего яруса. Весь вечер он ходил за мной по пятам и следил, как я навешиваю веревки перед суровым ликом Христа Всемогущего в Портике Славы, в самой западной части храма, А теперь его смена закончилась, и, вероятно, ему было совестно оставлять меня одну здесь, среди совершенно непонятных шнуров и железок.
В действительности же беспокоиться ему было не о чем. Я пребывала в отличной физической форме, вооруженная более чем достаточными знаниями по технике альпинизма, а датчики охранной сигнализации в этой части собора уже много дней исправно докладывали ему, что я всегда покидаю свои леса около полуночи.
— Все-таки нехорошо, что вы работаете в столь уединенном месте.
Бдительный страж вопил во весь голос, чтобы я его услышала.
— Ступайте, Мануэль. В мои планы вовсе не входит попусту рисковать своей шкурой, — ответила я с улыбкой, не отвлекаясь от своего занятия.
— Смотрите, Хулия. Если вы упадете или ваша страховка откажет, никто об этом не узнает до завтра, до семи утра. Подумайте хорошенько!
— Я рискну. Это ведь не Эверест, правда? И, кроме того, у меня всегда с собой телефон.
— Да знаю, знаю, — проворчал он. — И все равно, будьте осторожны. Доброй ночи.
Мануэль был старше меня, вероятно лет на двадцать пять — тридцать, у него самого имелась дочка моего возраста, но он почел за благо отступиться. Я висела на уровне третьего этажа, в своем белом рабочем комбинезоне, яркой каске со сверкающим логотипом Фонда Баррие де ла Маса, пластиковых очках и диадеме из светодиодов на голове, а закрепленный на талии нейлоновый шнур одним концом был соединен с карманным компьютером, а другим — с легкосплавной иглой, вонзенной в правый бок Христа. Мануэль прекрасно знал, что сейчас было лучше мне не перечить. Моя работа требовала хирургической точности и полной сосредоточенности.
— Спокойной ночи, — ответила я, признательная за его неподдельное беспокойство обо мне.
— И осторожней с призраками, — добавил он без тени юмора. — Сегодня канун Дня всех усопших, а они и в обычные ночи часто тут бродят. Нравится им это место.
Я даже не улыбнулась. В этот момент я держала в руках эндоскоп стоимостью тридцать тысяч евро, разработанный в Швейцарии специально для выполнения этой работы. Поэтому покойники, несмотря на полученное предупреждение, интересовали меня не слишком сильно.