— Ну, хочешь у нас жить? — поняв отца, спросил обрадованный Ромка.

— Да, да… — в счастливом замешательстве прошептал Давидка. Однако ему самому показалось, что он это крикнул громко, так громко, что даже воробьи за окном испуганно шарахнулись с голых веток акации. Солнце выглянуло из-за туч, и в комнате стало светло, как летом.

Не помня себя от радости, Давидка вдруг уткнулся пылающим лицом в полосатый ситцевый передник Ромкиной матери.

— Пани Мартынчукова… я буду вам воду носить… я… — захлебываясь слезами, он что-то говорил, говорил, как ему казалось, очень важное, а взрослые улыбались.

— Ну, хватит, хватит реветь, помощник мой, — ласково заговорила Катря. От ее одежды и больших натруженных рук пахло стиральным мылом. С детства знакомый запах напоминал Давидке о той, которой нет и никогда не будет на свете.

— Ма-ма, — всхлипывал Давидка, и слезы капали из его глаз.

Гриць был удивлен. До сих пор он знал: плачут от боли, холода, голода, конечно еще можно плакать от какой-то обиды, но чтобы плакать от радости? Дурень Давидка, и больше ничего.

Катря по-матерински погладила Давидку по черным курчавым волосам, которых давно не касался гребешок.

— Надо тебе, сынок, голову помыть. Бегите с Ромкой и принесите воды.

«Хорошие люди», — подумал Казимир, получив наглядный урок.

— Гнат, ты случайно не забыл, что должен идти к пекарям? — напомнил Гай.

— Действительно, забыл, — спохватился каменщик. — Извините, друзья, я побегу.

— Нам с Богданом надо хоть часок подремать, — встал из-за стола Гай. — Да и пану Казимиру не помешает отдохнуть.

— Казимир, друже, ты приляг вот тут, на топчане, — сказал Гнат. И, заглянув в кухню, попросил: — Катря, дай подушку.

Во дворе пекарни Бедлеровича Гнат Мартынчук увидел знакомого ему франта из ППС. [64] Собрав вокруг себя пекарей, вышедших на перекур, пепеэсовец что-то жарко им доказывал.

Гнат подошел ближе.

— Панове, прошу понять меня верно. Я есть социалист. Наша партия есть партия робуча. Я не могу равнодушно смотреть, когда рабочий страдает, когда его обманывают шарлатаны и проходимцы, как Кузьма Гай и его компания. Кто такой Гай? Никто. А кто есть мы? Мы есть польская партия социалистов. Мы — други ваши. А Кузьма Гай, Мартынчук, Ясень и эти недоучки-академики — все они шарлатаны! Прошу вас, панове, идите до Песковой горы и гляньте, что они натворили. Пильщики им поверили и объявили страйк..

Тут он заметил Гната Мартынчука, но не растерялся.

— О, пан Мартынчук, прошу вас, про волка речь, а волк и в хату! — с усмешкой произнес он. — Только здесь люди благоразумные, и вам не удастся их обдурить! Нет, нет, они вас не послушают! Хватит и тех несчастных, что остались без куска хлеба, без крова и сейчас по вашей милости замерзают на Песковой горе. И я…

— Прошу, пан Пшибек, — перебил его один из пекарей. — Скажите нам, просим, вы есть представитель нашей польской партии социалистов?

— Так! — торжественно изрек франт.

— Почему же эта партия не поможет тем, кто очутился на Песковой горе, вернуться в бараки? Почему вы не требуете от барона Рауха, чтобы тот лучше обращался с рабочими, как с людьми, а не как со скотом? Хороший хозяин в такую погоду и пса из дому не выгонит.

— Пан Пшибек, — спокойно обратился к франту Гнат Мартынчук. — Когда вы были на Песковой горе?

— Да вот сейчас! — солгал тот.

Тогда опять заговорил пекарь.

— Вы, пан Пшибек, верно заметили, мы люди благоразумные, ложью нас не опутаешь. На Песковой горе никого нет. Гай и его люди всем помогли. Рабочие дали приют бастующим. И советую вам, пан социалист, больше сюда не ходить.

Пан Пшибек побагровел.

— Ах так? Прошу бардзо… Тогда представитель нашей партии никогда не переступит порог вашего заведения! Пеняйте на себя.

Вдогонку ему летели насмешливые реплики:

— Осторожно, паночек, обойдите лужу!

— Не испачкайте лакированных сапожек!

В недостроенном домике Сокола Гай нашел надежное убежище. Рана зажила, и он охранял дом как сторож.

Уверившись в совершенной безопасности, Гай решил собрать своих друзей. Он, конечно, понимал, что, если полиция пронюхает о его местопребывании, в домике дальше оставаться будет невозможно.

Стоял теплый майский вечер. В такие вечера людям не сидится дома. Но за Стрыйским парком, в районе Софиевки было безлюдно и тихо.

В темном уголке за штабелями досок, ожидая товарищей, сидели Гай и Тарас Коваль.

— Я убежден, что кто-то информирует полицию о наших планах, — тихо говорил Гай.